— Что политические и экономические проекты диссидентов остались утопиями — это факт. И что литература выиграла от появления диссидентства и самиздата — это тоже факт. А вот что диссиденты выиграли "на литературном поле" — это вопрос. Собственно, кто с кем играл, во что и по каким правилам?

Что такое диссидентская литература? Уж точно, что не стиль, не школа, не творческий метод: методом, что ли, Кочетов отличается от Владимова? Просто Владимов в "Верном Руслане" пишет о лагерях, и талантливо, а Кочетов в своих романах — о секретарях обкома и передовиках производства, к тому же бездарно. Впрочем, талант тоже не был разграничивающим признаком: вспомните, сколько "проходных" литературных текстов наряду с замечательной прозой (и в меньшей степени поэзией) гуляло в самиздате. И сколько выдающихся литературных произведений было опубликовано в 1970-е в "подцензурной" печати. Конечно, в процентном отношении самиздат все равно выигрывал: он был устроен так, что тексты отбирались не по казенным идеологическим критериям, а по читательским предпочтениям, к тому же речь шла не о массовом, а о достаточно элитарном читателе. Но по "абсолютным цифрам"? Сильно сомневаюсь.

Литературный процесс, наверное, все-таки неделим, и единственная значимая роль литературного диссидентства — это провозглашение "декларации независимости" творчества. Не столько "оппозиционности", сколько именно независимости. И от государственной идеологии, и от необходимости с ней бороться. Если главная ценность "Москвы-Петушков" — в противостоянии (в чем я сомневаюсь), то уж во всяком случае — не в противостоянии государственной власти. Конечно, открывшаяся возможность работать, не думая о цензуре, имела огромное значение для русской литературы.

— Вот вы преподавали в школе литературу. Это был, может быть, неосознанно, но главный школьный предмет в СССР, который был литературоцентричной страной. А сейчас вы, как словесник, не переживаете об изменении функции литературы?

— Россия всегда была литературоцентричной страной. Но вы правы: в советскую эпоху эта ее особенность необычайно усилилась. Мне кажется, дело вот в чем: советская идеология (впрочем, лишь постольку, поскольку она оставалась тотальной) создавала некую законченную и самодостаточную картину мироздания. То есть, в сущности, советская идеология сама по себе являлась произведением искусства, базовым текстом советской культуры. И соответственно советская культура в идеале задумана как ориентированная на этот текст. Но любой базовый культурный текст выражается по преимуществу вербально. Именно поэтому советская культура особенно литературоцентрична. И в иерархии советских культурных ценностей литература — независимо от того, рассматриваем ли мы официальную или диссидентскую версии культуры, — занимала первое место. А в других видах искусств вербальный характер культуры проявлялся, например, в повышенном статусе художественной критики, искусствоведения и т. п.

Отсюда, кстати, принципиальная неопределенность постановлений, циркуляров и закрытых писем ЦК по культуре — от художественной природы советской идеологии: ведь без многозначности нет искусства. Адресат идеологического послания сам должен был выработать определенную трактовку прочитанного, уловить обертоны, расставить акценты и интерпретировать их собственным творчеством. И если идеологическая установка была интерпретацией некоего базового текста, то советская культура в идеале должна была стать культурой, интерпретирующей интерпретации. Понятно, что подобный механизм в принципе работает лучше всего в области вербального творчества.

Отсюда — наибольшая острота столкновений именно "на литературном фронте". Обратите внимание, что в 1950-1970-е годы. почти все крупные идеологические скандалы происходили именно вокруг литературы.

Так что литературоцентричность — это в огромной степени следствие идеологизации культуры. Но при этом литература вела с идеологией позиционную войну, и победа литературы в этой войне не могла не оказаться пирровой. Сразу вслед за этой победой и, несомненно, вследствие нее литература утратила позиции общественного лидера, и, по всей видимости, единственный шанс вернуть их связан с возможностью реставрации советской власти. Хорошо это или плохо (я имею в виду не реставрацию советской власти, а низвержение литературы с трона)? Не знаю, но это естественно.

— Скажите, кого из современных молодых писателей вы читаете? Это отчасти вопрос с подвохом — сейчас существуют писатели, оппозиционные власти. Сравниваете ли вы их с вашими сверстниками, писавшими в 60-е и 70-е?

— Современных прозаиков я читаю, кого с большим удовольствием, кого с меньшим. Но про их оппозиционность ничего не понимаю. И с литераторами предыдущего поколения их не сравниваю, во всяком случае — по части "оппозиционности". Всё-таки в феврале 1966 года Андрей Синявский и Юлий Даниэль получили за антисоветскую агитацию и пропаганду 7 и 5 лет в исправительной колонии строгого режима.

Извините, если кого обидел.

11 января 2009

История про выход к людям

Итак о книге. Я расскажу по этому поводу такую историю: ЕБЖ я должен придти в один клуб и представлять свою книгу. Вот что написано о книге на сайте издательства. А сайт самого клуба ArteFAQ. Только почему-то в этом клубе считают, что 13-е число — понедельник. Я так не считаю и собирался придти туда 13-го во вторник.

Как я понимаю, в связи с кризисом и тотальным обнищанием народных масс там халявы не будет. Как говорил Леонид Ильич Брежнев про светлый путь "А в пути кормить никто не обещал". Со своей стороны я могу обещать только то, что расскажу о том, как вижу ситуацию с короткой прозой. И с голосами. Да-да, я слышу голоса. Там предисловие так и называется — "Эхо своего голоса".

Вообще говоя, с этой книгой произошло много всяких интересных историй. Например, у неё несколько совсем разных названий: с одной стороны, там написано "Диалоги", ещё одно название ниже "Никого не хотел обидеть". А если хорошо вглядеться во внутренности этого толстого тома, то можно там обнаружить другое название, главное "Несколько диалогов с пониманием — о жизни и прочих важных вещах". Одним словом, этот том — объяснение всего мироздания и даст сто очков вперёд Гостинику и Мореходу, а равно как и людям, что сидели у примуса в пещере и разглядывали тени на стене. Несмотря ни на что, это очень весёлый текст. Нет, разный, конечно.

Итак, лучше моих только один диалог в русской литературе: "Впереди его шёл берейтор, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.

— Тит, а Тит! — сказал берейтор.

— Чего? — рассеянно отвечал старик.

— Тит! Ступай молотить.

— Э, дурак, тьфу! — сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка".

Впрочем, тому, кто придёт, я обещаю рассказать подробности. Кончается книга ровно как эта запись:

Извините, если кого