прикрыл глаза, и счастливая улыбка озарила его изможденное лицо. Затем он вновь перевел взгляд на своего друга, и дыхание у него участилось.

– Правда? – прошептал он и уже более окрепшим голосом добавил: – Но кто же теперь будет присматривать за этим большим ребенком? Он совсем не приспособлен для войны и никогда не научится быть бдительным. Господин лейтенант, приглядывайте за ним хотя бы одним глазком! Прошу вас! Вы мне обещаете?

От таких слов у меня перехватило дыхание – только сейчас я увидел, что на самом деле скрывалось за грубой оболочкой этих бывалых солдат. Новак распознал всю беспомощность на войне своего боевого товарища и решил за него вступиться. А поскольку он стеснялся открыто показывать свою опеку над ним, то скрывал это за показной внешней грубостью. Требен же давно распознал его игру и всегда знал, какого настоящего друга он имеет в лице Ястребиного Глаза.

Тогда я взял руку Новака, нежно сдавил ее и твердо проговорил:

– Не беспокойся, Франц. Я пригляжу за ним до тех пор, пока ты не вернешься к нам.

Умирающий с благодарностью взглянул на меня и с надеждой в голосе спросил:

– Вы и вправду верите, что я поправлюсь? Это было бы замечательно.

На его лице появилась просветленная улыбка, и он, обращаясь к Требену, добавил:

– Когда ты, Вольфганг, в один прекрасный день станешь знаменитым певцом, не забудь про меня. Я хотя и простой человек, но всегда мечтал побывать в твоем родном городе Байройте. Возможно, ты вспомнишь обо мне когда-нибудь, когда будешь исполнять Зигфрида…[35]

Новак слабел прямо на глазах и под конец перешел на едва слышный шепот. Слезы ручьем покатились по щекам Требена. Он уткнулся головой в подушку рядом со своим другом, который снова закрыл глаза, но, собрав последние силы, положил свою руку на затылок Карузо и погладил его по волосам.

После долгого молчания Ястребиный Глаз снова прошептал:

– Я знаю, что мне не выкарабкаться. Сестра милосердия смотрит на меня такими печальными глазами. Внутри меня разливается холод и становится все темнее. Почему так темно, друзья?

– Наступил вечер, – сказал я.

– Да, это пока вечер, а потом наступит вечная ночь!

С этими словами Новак закрыл глаза и замолчал.

– Он уснул, господа! Вам пора идти, – тихо проговорила незаметно подошедшая сзади сестра милосердия.

Она тактично сделала вид, что не замечает слез, градом катившихся из глаз Требена. Он проплакал всю обратную дорогу. Глубоко были потрясены и все солдаты нашей роты, когда узнали, что Франц Новак умирает.

Прощание, с 23 по 25 ноября 1943 года

23 ноября явилось последним днем, когда мой взвод занимал позиции в лощине возле кладбища. В полдень из блиндажа командира пехотной роты послышалось радио-сообщение – передавали сводку вермахта, в которой кратко излагалось положение дел на фронте за последние сутки.

«Восточнее Смоленска, – вещал голос диктора, – войска под командованием генерал-полковника Хейнрици[36] и генерала пехоты Фелькерса[37] вели ожесточенные оборонительные бои. Солдаты силезской 18-й моторизованной пехотной дивизии, вюртембергско-бадденской 78-й штурмовой дивизии, 1-й пехотной бригады СС и участвовавших в наземном семидневном сражении частей 18-й зенитной дивизии добились больших успехов в обороне на

Смоленском шоссе. Атаки русских тридцати четырех стрелковых дивизий и шести танковых бригад на германские оборонительные позиции были отбиты. При этом Советы понесли большие потери в живой силе и технике».

– Как? А о 88-м истребительно-противотанковом дивизионе ни слова? – разочарованно воскликнул услышавший это сообщение унтер-офицер Эльзнер.

– Дружище! – расхохотался в ответ фельдфебель Боргман. – Для этого тебе надо было подбить на пару танков больше. Однако когда нам передадут на вооружение «Хорниссе»[38] с 88-мм противотанковой пушкой, тогда наша часть непременно попадет в сводку вермахта.

Вечером мы отошли в Еремеевщину, и слухи, бродившие в последние дни среди солдат, оказались правдой – утром следующего дня нам приказали следовать в Оршу, погрузить там на железнодорожные платформы наши боевые машины и быть готовыми к отправке на родину. Кроме того, к вящему удовольствию всех солдат, нам предстояло пройти дезинсекцию для избавления от вшей.

Меня назначили офицером по руководству погрузочно-разгрузочными работами, и все прошло как по маслу – никогда еще солдаты не работали с такой радостью и готовностью. К вечеру без всяких поломок и происшествий все машины на платформы были погружены. Отправление же поезда предстояло после обеда следующего дня.

Утром в день отъезда вся рота собралась на солдатском кладбище Орши, чтобы попрощаться с обер-ефрейтором Францем Новаком. После отпевания военным священником наиболее близкие к усопшему боевые товарищи опустили гроб в могилу. Прозвучал прощальный залп, и я выступил с траурной речью:

– Боевые друзья! На войне каждый из нас ежедневно готов пожертвовать своей жизнью во имя родины. Однако все желают когда-нибудь вернуться домой. Мечтал об этом и ты, наш дорогой Франц Новак. Тем не менее ты без колебания спрыгнул с боевой машины, чтобы спасти жизнь своему боевому другу, и за это отдал свою. Это было подлинным проявлением настоящей фронтовой дружбы, и я не постесняюсь произнести здесь слишком часто повторяемые в последнее время слова: «То был поистине молчаливый подвиг». Возможно, с годами твой образ и твоя жертва у многих из нас померкнут в памяти, но в одном я уверен – они навсегда, до самой смерти, останутся в наших сердцах, поскольку твоя жизнь, дорогой Франц, является частью нашей. Покойся с миром в русской земле!

Я отдал честь и сделал шаг назад. Одновременно зазвучал аккордеон и послышался звонкий как колокольчик голос Требена, исполнявшего песню о добрых боевых друзьях:

Был у меня товарищ, 

Лучшего ты не найдешь…

На последней строке голос Требена задрожал. Он попытался взять себя в руки, чтобы допеть до конца, но не выдержал и зарыдал.

Истребители танков с каменными лицами прошли вдоль открытой могилы, и каждый бросил в нее по горсти земли. Многие из них уже успели хлебнуть лиха, и это сделало их не только крепче, но и черствее. Однако никто не остался бесчувственным по отношению к горькой участи усопшего и величию данного траурного момента.

После обеда, уже ближе к вечеру, длинный воинский эшелон тронулся с товарной станции Орши и покатил на родину.

1944 год

Патриотизм

Я растворился в служении своему отечеству.

Отто фон Бисмарк

Огненный шторм над Галицией Зборов, 14 июля 1944 года

После многонедельных кровопролитных боев 88-й тяжелый истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион длительное время располагался в резерве в Восточной Галиции. Бедная лесами