Тут подъехали и остальные машины моего взвода. Я вскарабкался в свою самоходку и дал знак к началу движения. В кильватере за моей САУ следовали вездеход и вторая самоходка.

Мы доехали до избы, которую описал фельдфебель, взяли левее, стали подниматься по склону и вскоре оказались на плоской площадке. Туман был настолько плотным, что разобрать, где находится друг, а где враг, было невозможно. Линии траншей оборонительного рубежа «Пантера» отсюда находились примерно в полутора километрах, но я понимал, что немецких солдат в них уже не было.

Я достал компас, чтобы свериться с картой, обнаружил, что мы отклонились на восток, и хотел было скомандовать, чтобы взвод отвернул на юг, как вдруг в тумане возникли какие-то фигуры.

– Держи пулемет наготове! – похлопав по плечу заряжающего, приказал я, но в тот же момент понял, что это были немецкие солдаты.

Увидев наши самоходки, они стали размахивать руками и радостно кричать. В одном из укрытий находился офицер, и я распорядился остановиться возле него, чтобы уточнить обстановку.

– Хуже и быть не может! – заявил он. – Мы вполне могли бы продолжать удерживать эту более или менее закрытую запасную тыловую позицию, но возле высоты 196, похоже, образовалась дыра. Хорошо, если нашему командиру гауптману Цинсмайстеру удалось ее заштопать. Русские находятся где-то прямо перед нами. Будьте осторожны – при таком тумане и неприкрытом правом фланге иваны легко могут сюда просочиться!

Я поблагодарил офицера за полученные сведения и дал знак к дальнейшему движению. Мы взяли чуть южнее и медленно поехали, держась как можно ближе к позициям пехоты. С тактической точки зрения это являлось полнейшим идиотизмом, но мне доставляло особую радость видеть, какое большое моральное воздействие оказывало на пехотинцев одно простое наше появление – их лица просветлялись, и они начинали с воодушевлением махать нам руками.

Вскоре должна была показаться эта проклятая высота 196, и мы с озабоченностью обнаружили, что солдат в траншеях становилось все меньше и меньше, а потом, за исключением одного пулеметного расчета, окопы оказались и вовсе пустыми. Прикрытие правого фланга обеспечивала всего одна пулеметная точка!

Я подъехал к этой точке поближе и увидел полные надежды глаза пехотинцев.

– Наконец-то подоспела помощь! – взволнованно воскликнул унтер-офицер. – Самое время!

Судя по поведению пехотинцев, они находились в большом напряжении.

– Да, мы для этого и прибыли, – поспешил я их успокоить. – А каково положение на правом фланге? У вас ведь нет соседей справа?

Тогда унтер-офицер постарался обрисовать сложившееся положение:

– Видите вон там, чуть правее склон, поднимающийся наверх? Это и есть высота 196, которую русские, вероятно, уже захватили. Второй ротой, непосредственно ее занимавшей, видимо, пришлось пожертвовать. Справа от склона расположена лощина, в которой находился командный пункт батальона. А вот там ли он еще, я не знаю.

Я решил ехать дальше, надеясь на помощь Всевышнего и туман. Мы уже повернули самоходки в сторону лощины, и тут унтер-офицер Эльзнер неуверенно покачал головой:

– Все это может закончиться для нас весьма плачевно, если у Иванов есть противотанковые пушки.

– По такой холмистой местности им вряд ли удалось притащить с собой пушки, – поспешил я успокоить свой экипаж, да и себя самого тоже.

Очертания высоты слева от нас проступали все отчетливее, и на ее вершине никого видно не было. Местность начала снижаться, и перед нами возникла лощина.

– Смотрите! К нам как угорелый бежит какой-то унтер-офицер! Значит, кое-кто из наших здесь все же есть! – облегченно воскликнул заряжающий Волны.

– Срочно нужна помощь! – задыхаясь, проговорил унтер-офицер, запрыгнув на трап в задней части самоходки. – Там, в лощине, из последних сил держатся командир и передовой наблюдатель.

Мы взяли курс на указанное место, а пехотинец все никак не мог успокоиться, сбивчиво рассказывая о последних событиях – об атаках и контратаках, о том, что рота разбежалась, а их осталось всего трое, и они подумывали тоже бросить позиции.

Тут из укрытия вместе с артиллеристом вылез гауптман пехоты. Я спрыгнул с самоходки и доложил командиру батальона о своем прибытии. Мы пожали друг другу руки, и гауптман еще раз рассказал о бегстве второй роты, не скрывая при этом, что этим он очень расстроен.

– Где-то там, на высоте, окопались русские, – заявил комбат. – Предположительно силами до батальона. Тяжелого вооружения у них нет, и я убежден, что с помощью ваших самоходок мы их оттуда прогоним. К тому же фельдфебель Зайб из артиллерийского дивизиона постоянно поддерживает связь со своим подразделением, и оно может поддержать нас огнем.

– Наши самоходки – не штурмовые машины, господин гауптман, – ответил я. – И самое плохое заключается в том, что у нас нет пехотного сопровождения. Однако давайте рискнем.

Немного подумав, я обратился к Боргману:

– Идите к Кюнцелю. Мы заберемся сбоку на высоту в ста метрах отсюда, но не слишком высоко, чтобы занять позиции на обратном склоне. Как только покажутся Иваны, наши самоходки откроют по ним огонь из всех видов оружия. Выдвигаемся через пять минут. А вы, Требен, пойдете со мной!

Карузо вскарабкался в узкий боевой отсек и постарался ужаться как можно больше. Боргман передал мои распоряжения Кюнцелю, тот поднял вверх руку в знак того, что все понял, и машины тронулись.

Мы пересекли лощину и достигли полого поднимавшегося склона высоты 196. Между тем туман начал таять. Гауптман и артиллерист пристроились на лесенках самоходок, а унтер-офицер следовал за нами в пешем порядке. САУ поднимались по изгибам склона достаточно медленно, но потом события стали развиваться до ужаса стремительно.

Когда начала просматриваться вершина высоты, я был настолько ошарашен количеством пехоты противника, что несколько поздно подал команду остановиться. И хотя самоходка встала как вкопанная, проехала она довольно далеко.

– Огонь! – закричал я.

В то же мгновение прогремел выстрел, и снаряд ударил по скоплению русских примерно в ста метрах от нас. Застрочил и пулемет, ствол которого в руках Требена плясал из стороны в сторону. Короткого взгляда в сторону мне было достаточно, чтобы убедиться в том, что Ктонцель также вступил в бой. Между тем передовой наблюдатель спрыгнул с борта и принялся внимательно вглядываться в бинокль.

Когда Эльзнер сделал третий выстрел, в рядах русских началась паника, и те, кто был к нам ближе, бросились наутек.

– Они сматываются! – восторженно закричал гауптман со своим унтер-офицером.

В этот момент послышался хлесткий удар о щитовое прикрытие самоходки, а через короткое время еще один, и мне стало понятно, что по нас начали стрелять из противотанкового ружья.

– Меня зацепило! – вскрикнул Волны, держась за правую сторону груди.

Послышались еще удары, за щитком вспыхнули искры, а гауптман