должен добраться до «Хорниссе», которая предоставит тебе хоть какую-то защиту!

Я осторожно приподнял голову и огляделся.

«Проклятье! – констатировал я. – До нее почти сто метров. В таком пекле мне их не преодолеть! Но и здесь, где нет вообще никакого укрытия, меня точно прихлопнут».

Тут, словно в подтверждение этим мыслям, совсем рядом разорвался снаряд, взрывной волной меня шибануло в сторону. Я постарался распластаться еще больше, и мне показалось, что огонь несколько поутих.

«Теперь или никогда!» – решил я, вскочил и чуть ли не полетел над землей.

Вокруг меня вырастали черные фонтаны земли, а мимо, злобно шипя, проносились осколки. Но я бежал и бежал – какими длинными порой кажутся какие-то несчастные сто метров, хотя на их преодоление требуется всего несколько секунд!

Почти добежав до самоходки, я сделал гигантский прыжок, оказался под днищем и прополз чуть дальше. Тогда потеснившийся экипаж приготовил мне место.

– Ну и везет же вам, господин лейтенант! – воскликнул заряжающий Волны. – Когда вы показывали мастерство в слаломе между разрывами, из нас никто не поставил бы на вас ни пфеннига.

Мы свернули по сигарете и с удовольствием стали пускать клубы табачного дыма, озабоченно смотря друг на друга при каждом близком разрыве.

– Они стреляют так долго потому, что пытаются хотя бы во что-то попасть, – решил пошутить унтер-офицер Эльзнер, но никто даже не улыбнулся.

Мощь огненного урагана не ослабевала, и нам стало казаться, что так прошло уже несколько часов. Постепенно у нас начали сдавать нервы, и в отсеке стало как-то неуютно. Впав в ступор, мы лежали друг возле друга, вздрагивая при каждом близком разрыве. Затем и в воздухе послышалось гудение, похожее на завывание. Я взглянул на небо и оторопел. Этого еще не хватало – штурмовики! То, что не удалось сделать артиллерии, теперь хотели довершить эти коварные Ил-2! Тявканье их бортовых пушек и завывание моторов падающих в пике машин органично вписались в какофонию адского концерта.

Прошло почти три часа. Наконец этот невыносимый шум стал стихать, и тогда мы быстро перебрались в боевую рубку, чтобы приготовится к отражению атаки русских. Тут прибежал унтер-офицер Штробель и доложил, что его самоходка получила пробоину и небоеспособна – наводчик и заряжающий тяжело ранены. Пришлось отослать его в ремонтную мастерскую.

Теперь была дорога каждая минута. Мы поднялись на высоту и увидели внизу в долине огромное скопление русских солдат. Прямо по открытому полю они безрассудно катили противотанковое орудие. Тогда наша самоходка изрыгнула из жерла своей пушки первый осколочно-фугасный снаряд, который точно попал в цель, разорвав орудие и убив расчет. Испуганные же уцелевшие лошади в панике убежали прочь. После этого «Хорниссе» открыла огонь по наступавшей цепью пехоте. К нам присоединилась и батарея САУ «Хуммель». В результате наступавшие залегли.

Тогда по нас ударила русская артиллерия, и один снаряд разорвался непосредственно рядом с самоходкой. Послышался крик фельдфебеля Майзеля, который для лучшего обзора свесился с бронеплиты. Осколок распорол ему спину. После перевязки с посеревшим от боли лицом он был отправлен в кормовой отсек, а я занял его место командира установки.

Атаку русских удалось отбить, и мы вновь заняли позиции на обратном склоне высоты. Там к нам наведался командир батареи САУ «Хуммель» и угостил нас сигаретами. Начало темнеть.

После полуночи нас сменили пехотинцы, и я со своим взводом направился назад, посадив на борт наших боевых товарищей, выполнявших функции пехотного прикрытия. Меня порадовало, что среди них живым и здоровым оказался и бывалый унтер-офицер Бернер, служивший ранее в горнострелковых войсках и получивший за это прозвище Горный Кусок[46].

– У меня есть для вас местечко, Горный Кусок, – сказал я. – Вы ведь стреляный воробей! Не хотели бы стать наводчиком в экипаже самоходки Штробеля?

– Вы еще спрашиваете, господин лейтенант! – обрадовался Бернер. – Сочту это за честь! Шутка ли стать полноправным членом экипажа такой прославленной боевой машины, как «Хорниссе»! А где она?

– Сейчас в ремонте, но наводчик им по-прежнему нужен.

– Эй, Квест! Не желаешь ли быть у меня заряжающим? – обратился Горный Кусок к ефрейтору, ехавшему вместе с ним на броне «Хорниссе».

От такого предложения тот вскочил со своего места и чуть было не упал под гусеницы самоходки, но в последний момент схватился за закрепленный по-походному ствол боевой машины.

– Конечно, Горный Кусок, а где наша САУ?

– Похоже, вы – настоящие счастливчики, вот же она! – с улыбкой ответил я, указывая на приближавшуюся к нам машину.

Тут «Хорниссе» остановилась, и спрыгнувший с нее Штробель доложил о своем возвращении – наша ремонтная мастерская смогла устранить все неисправности.

Мост через Золотую Липу[47], 20 июля 1944 года

После прорыва войсками 4-го Украинского фронта Красной армии оборонительных позиций 1-й танковой армии возле города Броды русские через несколько дней дошли до Лемберга. Попытки 8-й танковой дивизии, к которой относился и наш 88-й тяжелый истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион, заделать брешь во фронте оказались тщетными, и через эту дыру многочисленные дивизии противника мощным потоком устремились на Запад. Во избежание окружения главнокомандующий группой армий «Северная Украина»[48] генерал-фельдмаршал Модель[49] принял решение отвести свои войска на Карпаты.

Мой взвод, усиленный двумя саперными отделениями из состава 42-го танкового саперного батальона, в качестве арьергарда провел ночь в каком-то богом забытом селе. Меткими выстрелами мы смогли удержать прощупывавшего местность противника на относительно безопасном расстоянии. Поэтому, когда утром поступил приказ на отход, русские нас не преследовали. Пробираясь в одиночку окольными дорогами, мы в конце концов сбились с курса, но уточнить маршрут было не у кого. Однако наибольшая неприятность поджидала нас, когда мы вышли к мосту в верхнем течении реки Золотая Липа – на размещенном на нем указателе значилась максимальная грузоподъемность всего лишь пять тонн, тогда как «Хорниссе» весила двадцать.

Саперы проверили состояние моста и как люди, разбирающиеся в подобных вещах, только покачали головой.

– Проезд по мосту невозможен! – заявили они.

Вброд перебираться в этом месте тоже было рискованно – берег оказался слишком крутым, а глубина реки, несмотря на то что мы находились у ее истоков, – чересчур большой.

– Надо искать брод, – решил я. – Воятский! Вы на мотоцикле поедете в южном направлении, а я на вездеходе разведаю местность к северу.

Через час, так и не найдя подходящего места для переправы, но заметив, что в десяти километрах от нас русские форсируют реку по понтонному мосту, я вернулся. Вскоре прибыл также Воятский и доложил, что его поиски тоже не увенчались успехом.

Тогда я собрал на совет всех младших командиров – командира отделения управления взвода