– Или в титул, – сказала Клара, поднимая стакан. – Баронесса.

– Баронесса, – сказали они.

– Но это ведь не просто титул, верно? – сказал Бенедикт. – Ведь есть еще и деньги. Миллионы. Я думаю, есть ли вред от веры в состояние, которого не существует?

– Тебе еще нужно многому научиться, молодой человек, – сказала Рут, цитируя фильм. – И я надеюсь, ты никогда этому не научишься.

– И что ты собираешься делать? – спросила Анни; их машина медленно спускалась с холма в Три Сосны. – Ты ему собираешься сказать?

– О чем? – спросил Жан Ги. – О расследовании или…

Он почувствовал, что зад машины начинает заносить на снегу и льду, и перестал говорить, чтобы сосредоточиться. Его глаза впились в дорогу, он полностью сконцентрировался на управлении. Руки легко держали рулевое колесо.

Жан Ги мельком кинул взгляд в зеркало заднего вида, увидел пристегнутого к сиденью Оноре: мальчик смотрел в окно.

– Я думаю, в первую очередь мы должны подумать и решить, а ты как считаешь? – сказал он наконец, когда машина спустилась с холма и они поехали вокруг деревенской площади.

По обе стороны дороги громоздились снежные стены, и за ними ничего не было видно, кроме света из скрытых домов.

Жан Ги никогда в жизни ничего подобного не видел. Это было прекрасно и тревожно. Утешительно и зловеще. Словно природа пыталась решить, защищать ли ей маленькую деревню или сожрать ее.

Он подвел машину к проезду, вырубленному в стене, снежному туннелю, ведущему к дому Гамаша. Но Анни не вышла, продолжала сидеть; ее лицо светилось отраженным от снега сиянием фар.

– Все кончится хорошо, – сказала она и, подавшись к мужу, поцеловала его в щеку.

Это было действие такой простоты, что Жан Ги вполне мог не заметить красоты ее поступка.

Она поцеловала его. Без всяких на то оснований.

Для человека разумного в этом было что-то невероятное.

– Как прошла вчерашняя встреча? – спросил Гамаш, когда они с Жаном Ги устроились в кабинете.

Они только что поужинали. Пастуший пирог и шоколадный торт. Оноре спал в своей комнате.

Неожиданный гость Гамашей, молодой человек со странной стрижкой, Бенедикт, отправился в бистро выпить. После того как его представили Анни и Жану Ги, Бенедикт почти все время играл с Оноре. Когда мальчика положили в кровать на ночь, а они поужинали, Бенедикт спросил, не будут ли они возражать, если он пойдет выпить пива.

– Милый парнишка, – сказал Жан Ги.

– Да, – подтвердил Арман.

– Что ты о нем знаешь?

Жан Ги говорил непринужденным голосом, но Арман знал зятя слишком хорошо, чтобы обмануться.

– Ты спрашиваешь, велика ли вероятность того, что он убьет нас во сне?

– Просто думаю, – сказал Жан Ги.

Бенедикт не голосовал, стоя у края дороги, не носил балаклаву, не имел при себе мачете. Но что Арман знал про него на самом деле?

– Я проверил на скорую руку, – сказал его тесть. – Он тот, за кого себя выдает. Строитель. Живет в Монреале, вероятно с подружкой.

– Вероятно?

– Да, тут странновато, – признал Арман, когда они сели.

Когда не было ни света, ни связи, Бенедикт, казалось, не испытывал никаких неудобств из-за того, что не может связаться с подружкой, сообщить ей, где находится, что с ним все в порядке. Или проверить, все ли в порядке с ней. Если бы во время такой метели потерялась Рейн-Мари, Гамаш бы горы сдвинул, чтобы с ней ничего не случилось.

Жан Ги кивнул. То же самое он мог сказать про себя и Анни. Это даже был не выбор, а инстинктивное действие.

– Может, они не влюблены, – сказал он. – Ты думаешь что-то другое?

– Я думаю, что его подруга может быть удобной выдумкой, – с улыбкой сказал Арман. – Я думаю, он симпатичный парень, которому нужно найти способ выбраться из неудобных ситуаций.

– Значит, он выдумал несуществующую подружку? – Он внимательно посмотрел на тестя. – Только не говори мне, что когда-то ты тоже выдумывал.

Арман рассмеялся:

– Когда я был молод, выдумывал и я. Вот обзавестись настоящей было проблемой.

– Я понимаю, почему у тебя были трудности, но зачем этому парню выдумывать себе подружку? Вряд ли у него возникали проблемы с девчонками.

– В этом-то и может быть собака зарыта. Так ему легче избавляться от нежелательных заигрываний.

– Вымышленная любовница. Умно.

Он пожалел, что не подумал об этом раньше. Вспомнил приглашения, на которые он не хотел отвечать, которые отклонял. Можно сослаться на подружку.

Черт. Если так, то этот Бенедикт умнее, чем кажется. Впрочем, это не так уж трудно.

– Так если она не существует, то откуда эта прическа? – спросил Жан Ги. – Ведь она это сделала, правда?

– Это трудно объяснить. Ты не видел, какой на нем был свитер. Она сделала его из стальной стружки.

– Значит, она должна существовать. Молодому человеку нужно с кем-то заниматься сексом. Я помню… – Он вовремя сообразил, с кем говорит, – и осекся. – Хочешь, чтобы я его проверил, шеф?

– Нет, не стоит. Это не наше дело.

– Конечно, другой вопрос, почему он назначен душеприказчиком в завещании, – сказал Жан Ги. – Почему все вы названы душеприказчиками. Ты и вправду считаешь, что она была баронессой?

– Нет, – ответил Арман. – Не считаю. Думаю, ее дочь права. Она выдумала себе титул для собственного удобства. У нас всех есть свои фантазии, в особенности в детстве. Но большинство из них вырастает. Я думаю, мадам Баумгартнер так и осталась в детстве.

– И передала свою фантазию детям.

– Я в этом сомневаюсь. Я думаю, дочь с фантазией рассталась, Энтони относится к ней иронически. А вот младший сын, Гуго… тут я не знаю.

– Может, поэтому она выбрала вас и Мирну. В момент здравомыслия она поняла, что запудрила им мозги своими фантазиями. Ты можешь себе представить, какая началась бы драка, если бы дети сами разбирались с завещанием?

– Но это не объясняет, почему именно мы, – сказал Арман. – И уж точно не объясняет Бенедикта.

– Верно. – Жан Ги задумался на секунду. – Он понравился Оноре.

Этот вывод казался непоследовательным, но Арман знал: последовательность есть. Он тоже обратил внимание на то, как Оноре воспринял Бенедикта. Глупо было бы доверяться инстинктам ребенка. Но и полностью скидывать их со счетов тоже было бы неразумно.

Арман устроился поудобнее, потом спросил:

– Так как прошел вчера разговор?

– С расследователями?

Ответом ему было молчание, и Жан Ги сразу же понял свою ошибку. Задавая этот вопрос, он как бы сообщал, что был и другой.