– Как прошли игры?

– Да так. – Скалится. – Интересуетесь баскетболом?

– Проиграли?

– Вы о чем? Одну выиграли, в другой – ничья.

– Как называется твоя команда?

– Мы – «Дьяволы». Угадайте, на какой позиции я играю.

– «Синие дьяволы»? Спасибо, Матьё, можешь садиться. – Он неторопливо направляется к своему месту, оборачивается и говорит:

– Мадам, я – point guard, разыгрывающий.

«Любовь и насилие. Возможно, темные делишки. Предательство и (немного) секса, – думаю я, крутя педали по дороге домой. – Это я придумал Калима. Матьё, разыгрывающий. Мы – “Дьяволы”. Интересуетесь баскетболом, мадам?» Деревья стоят голые, листву с улиц убрали. Как быстро все произошло – и то и другое. Стоя на светофоре, запрокидываю голову назад. По небу летит, сипло крича, клин серых гусей. «Смотрите мне, чтобы вернулись все в целости, не дайте себя подстрелить», – говорю я. Прохожий, пожилой господин в шляпе, делает шаг в мою сторону, прикладывая руку к уху: «Простите, я плохо слышу». – «Желаю вам хорошего дня», – кричу я ему и еду дальше. «Да, день сегодня хорош», – отвечает он, и эта фраза остается у меня в голове. Я отправляюсь в парк, сажусь на скамью и достаю из сумки работы учеников. Просматриваю, ищу сочинение Дженнифер.

Дженнифер Хайтманн: «На перроне стоит девушка. Это Янва. Родители вообще-то ждали мальчика и хотели назвать его Январь, но что-то пошло не так. Янва знает Калима уже целую вечность (с тех пор, как он в Германии = 5 лет). Когда ей плохо (почти всегда), она звонит ему и берет у него травку. Сейчас она идет домой с занятий по стрит-дэнсу, на Главном вокзале у нее пересадка. Внезапно она видит своего отца под руку с какой-то женщиной. Она подбегает к ним, сталкивает женщину на пути и бьет отца. Но потом она видит, как они вместе садятся в следующую электричку, и понимает, что все это ей только показалось. В глазах у нее потемнело. Она звонит Калиму, ей нужна травка, чтобы успокоиться. Они встречаются у эскалаторов. Калим уже много лет влюблен в Янву, но ей на это наплевать, ей нравится другой, но она никому не говорит кто. Конец».

Следующая работа. Совместное творчество.

Бюшра Демир и Несрин Гюль:

«Все совпадения с реальными людьми случайны!

Привет всем, я – Людовик, я хорошо выгляжу и много воображаю о себе. Мои родители родом из Того. Я баскетболист, у меня хорошая фигура. Мою подружку зовут Латойя. Хотя, может, я ее просто придумал. Потому что я думаю, что все девушки в меня влюблены. И такие есть на самом деле, правда, но имен я называть не буду. С Калимом, этим тупым расистом, я лично не знаком. Я не против как-нибудь хорошенько его поколотить, хотя он гораздо сильнее и крепче меня. Я только жду подходящего случая».

Я разглядываю двух девушек, по возрасту они могли бы быть в моем классе. Они стоят у парковой скамьи, не решаясь присесть, видимо, она кажется им слишком грязной. Одна разговаривает по телефону и обкусывает при этом кожу вокруг ногтей, другая рассматривает кончики своих волос. В ее сумочке зевает маленькая бежевая собачка. Девочки что-то показывают друг другу жестами, стучат пальцем по лбу, закатывают глаза, смеются. А как это было у меня? Каково это было – в семнадцать лет? Тогда я знала, что правильно, а что нет. Почти по любому вопросу у меня было ясное мнение, сейчас я себе тогдашней даже немного завидую. Бога не было, но были абсолютно ясные представления о добре и зле. В основном я сочувствовала жертвам, слабым, побежденным и угнетенным. Насилие в какой бы то ни было форме казалось неприемлемым, всегда и везде. Никто не имел права убить другого, ни при каких обстоятельствах, это правило действовало и в отношении женщин и их нерожденных детей, не важно, насколько те малы. А несколько лет спустя я решила не сохранять ребенка – так выражались врачи и психологи, с которыми пришлось разговаривать, прежде чем дошло до дела. Я никого не убивала, я просто решила не сохранять. В семнадцать я бы плюнула себе в лицо, прекратила бы с собой всякое общение. В двадцать пять я не видела другого выхода.

Матьё пишет в 23:48: «Мне нужно с вами поговорить».

Я не верю своим глазам. Уже поздно, я устала, а тут сообщение от Матьё. Я осушаю бокал вина одним глотком и ложусь спать. Муж возвращается домой, проходит прямо в гостиную, смотрит телевизор. Ко мне в спальню доносятся выстрелы и визг шин. Я лежу без сна. Мне нечего с тобой обсуждать, Матьё.

В 4:14 я пишу: «О чем речь?»

В 9:13 он отвечает: «Отец требует, чтобы я закончил школу, а дядя хочет, чтобы я пошел к нему в ученики».

9:15: «Ну, разумеется, ты должен сначала закончить школу!»

9:56: «Все не так просто. Нужно поговорить».

Матьё живет в восточной части города, я – в западной. Я соглашаюсь встретиться после обеда в центре, ненадолго. Он предлагает – на Главном вокзале, у эскалаторов на привокзальной площади. Там, где обычно зависает Калим. Торговец наркотиками, которого он выдумал.

Два часа пополудни. Уже издалека я вижу, как он стоит у перил, согнув одну ногу в колене. Я качу велосипед по привокзальной площади, Матьё поднимает руку, машет, идет мне навстречу. Улыбается, говорит: «Привет». Кажется, ноги его не держат. На площади – ни одной скамейки. «Не хотят, чтобы бомжи собирались», – говорит Матьё. Мы садимся в зале перед кассами на красную скамью, обитую искусственной кожей. «Вы должны взять талон», – приветливо обращается к нам сотрудник железной дороги. Матьё встает и нажимает на кнопку, автомат выплевывает талончик, сотрудник довольно кивает.

– Как часто у тебя тренировки? – спрашиваю я, избегая молчания.

– Минимум два раза в неделю плюс турниры.

– Я видела, у вас есть даже свои чирлидеры?

Он вздыхает: «К сожалению». Достает из кармана куртки записку, дает мне: «Можете прочитать, это от Дженнифер».

«Ненавидь меня, люби меня, кричи на меня, бей меня, целуй меня, делай, что хочешь. Только не игнорируй меня».

Я складываю записку.

– Вы встречаетесь? Или, может, встречались?

– Нет, что вы, мадам, нет.

– Ну ладно, ты хотел поговорить о своем дяде?

– Да, – он медлит, словно не хочет менять тему. – Понимаете, мой дядя – бизнесмен, и очень хороший. Он говорит, мне не следует терять времени. Он не будет меня ждать. Он сказал – сейчас или никогда. Мне же уже семнадцать.

– Ты в любом случае должен закончить школу, а потом найти себе нормальное место ученика.

– Что значит нормальное?

– Официальное, где тебя будут учить и дадут свидетельство об окончании, а не из-под полы, не в семье.

– Я так и думал, что вы так скажете.

– Так тебе любой скажет, поверь мне, Матьё, да ты и сам это знаешь. Почему тебе важно мое мнение?

– Не знаю, вы мне симпатичны.

И оно тут же возникло – это молчание, полное тайного смысла. Я тороплюсь его нарушить и спрашиваю первое, что приходит в голову: «Твой отец священник?»