Они отлично иллюстрировали выражение «противоположности притягиваются». В отличие от всегда элегантной Каролин, Грейс Келли носила очки в роговой оправе, без которых ничего не видела; впоследствии, в ходе короткой, но чрезвычайно успешной кинокарьеры, снимая очки, она излучала чувственную мечтательность, за которой скрывалась банальная близорукость. Чаще всего она носила твидовые костюмы, юбки и кардиганы – отголоски воспитания в состоятельной филадельфийской семье.

Но также подруги носили одежду, прямо противоположную своему характеру: если одетая по последней моде Каролин была тихоней и скромницей, то старомодный твид Грейс не мешал ее уверенности в себе и озорству. Родители предпочли бы, чтобы она поступила в колледж, а не в театральную академию, но ей повезло: после окончания войны наблюдался наплыв военнослужащих, которые имели преимущество при поступлении, и мест на всех не хватало. Так что когда Грейс не смогла попасть в Беннингтон, но расценила это как шанс пойти против родительских ожиданий. Скоро она убедила их отпустить ее в Нью-Йорк. Отец, Джек Келли, поставил одно условие, которое не обсуждалось: поселиться дочь должна в отеле для женщин «Барбизон».

Каждое утро Грейс шла на занятия – впечатлять преподавателей. Каролин тоже нужно было что-то делать. На следующий после встречи с фотографом день она отправилась в дом 52 по Вандербильт-авеню, близ Центрального вокзала. Это могло быть небезопасно: одной из причин того, чтобы остановиться в не самом доступном «Барбизоне», являлось то, что швейцары, как и прочий персонал, оберегали тебя от «волков» – мужчин, рыскавших по нью-йоркским улицам. Но когда Каролин пришла в офис, ее и вправду представили Гарри Коноверу – с темными, зализанными назад волосами (крашеными, что ли? – подумала Каролин). Она слышала, что некогда он был диск-жокеем, а потом – моделью-актер ом агентства Пауэрса, который понял, что настоящие деньги получают те, кто управляет, а не те, кто торгует лицом. Во многом подобно своему прежнему боссу [16], Джону Пауэрсу, Коновер искал естественных, «чистеньких» красавиц, не истощенных подиумных манекенщиц. Он прославился тем, что советовал моделям есть все, что хочется, поскольку «вернувшиеся с войны хотят пышку, а не спичку». Для поиска типажа «стопроцентная американка» Гарри отправил агентов во все колледжи Восточного побережья – на вечеринки студенческого братства, и во многом полагался на региональные фестивали и конкурсы красоты.

Каролин со своим ростом в 162 сантиметра не подходила для «высокой моды», но миниатюрность и тонкие черты лица делали ее идеально подходящей для «молодежной моды», сегмента, который в это время начал бурно развиваться: подростки и те, кому еще нет двадцати, осознали свою отдельность от тех, кто на десять лет старше, чему во многом поспособствовало открытие прибыльного «молодежного рынка», сделанное журналом «Мадемуазель» и лично Бетси Талбот Блэкуэлл.

Гарри Коновер усадил Каролин и объяснил ей: в Нью-Йорке полно хорошеньких девушек, но шанс чего-то добиться есть лишь у тех, кто усиленно ищет работу и готов вкалывать. Чего-чего, а упорства у Каролин было хоть отбавляй: иначе как бы она выбралась из Стейбенвилля? И она скрупулезно выполняла задания, ни от чего не отказывалась, ходила темными коридорами, поднималась по узким лестничным пролетам, ждала в зловещих полутемных вестибюлях. Это нисколько ее не тревожило: дома было точно хуже. В офисе или демонстрационном зале, в любом месте, куда отправляло ее агентство Коновера, Каролин рассматривали без малейшего стеснения. Иных это сломило бы – конечно, стоять и слушать, как тебя обсуждают так, точно тебя здесь нет, но она внимательно слушала, узнавая, что надо подкорректировать: к примеру, замаскировать темные круги под глазами.

Первым серьезным заказом стал двухстраничный разворот в журнале «Джуниор базар» [17], где она была изображена окруженной тем, чем бывают окружены молодые жены: грязным бельем, бельевой корзиной, гладильной доской с утюгом. За ним быстро последовали другие; и вот она уже полностью загружена работой. На фото в визитной карточке модели, которая демонстрировалась клиентам при каждом заказе и содержала ее параметры, Каролин в облегающем фигуру костюме смотрит в витрину универмага «Лорд энд Тейлор» – откуда на нее смотрела ее же фотография в свадебном платье. Очень хорошая задумка. Когда она снова встретила фотографа, который подошел к ней в кафе-автомате, тот без обиняков спросил, поедет ли она с ним – не на свидание, а на уик-энд [18].

– Нет, – ответила Каролин, избегая его взгляда и думая о том, как она одновременно ошиблась и не ошиблась на его счет. И поспешила домой, за безопасные стены «Барбизона».

Наступило Рождество, и Грейс уехала домой в Филадельфию, а Каролин осталась в Нью-Йорке и ходила на чаепития с другими девушками, которым было слишком далеко – или по какой-то причине не хотелось – уезжать на родину. У Грейс были преимущества, о которых Каролин не могла и мечтать: ее отец, миллионер, добившийся всего сам, оплачивал ей и номер в «Барбизоне», и учебу в театральной академии. В отличие от многих других постоялиц, Грейс могла не высчитывать вечерами, на чем бы сэкономить – в особенности если миссис Сибли конфисковала твою электроплитку. Чаще всего постоялицы корили себя [19] за обслуживание в номер, затраты на такси и телефонные звонки (из номера они стоили астрономическую сумму – одиннадцать центов!). Иногда девушки прибегали к такой уловке: ждали до девяти вечера, чтобы узнать, позовут ли их на ужин, и таким образом значительно экономили на месячных расходах на еду. Или, скажем, откладывали покупки в ближайшем к дому «Блумингдейле», дожидаясь обмена или аукционной распродажи в стенах отеля – особенно захватывающей, если какая-нибудь модель освобождала свой платяной шкаф или, того лучше, выходила замуж и уезжала из «Барбизона». Модели покупали себе дизайнерскую одежду по оптовым ценам и куда охотнее расставались с ней за крошечные суммы.

Хотя Грейс Келли могла не беспокоиться о деньгах, ее родители сами являлись поводом для беспокойства: они явно ждали, что она либо бросит учебу, либо потерпит неудачу. Вернувшись в «Барбизон» после праздников, она тем самым продемонстрировала: ни того ни другого не будет. Преподаватели актерского мастерства указали ей на проблемы с голосом: чересчур высокий – и выговор «в нос»; но, подобно Каролин, она знала, как это исправить. Купила себе устройство для записи на магнитную проволоку и, сидя в номере по соседству с номером Каролин, надиктовывала и слушала до тех пор, пока не услышала исправленный, на удивление чистый трансатлантический британский выговор, во все времена обязательный для актеров.

В общем, было в девушках послевоенных лет что-то подлинно неиссякаемое. Многие обитательницы «Барбизона» откладывали средства на дальнейшую учебу, как семнадцатилетняя Хелен Синклер,