Маннергейм уже в который раз спокойно апеллировал к логике и здравому смыслу великого князя, с удовольствием отмечая, что с каждым его новым аргументом Михаил Александрович становился все более и более сговорчив.

В этот момент чуть левее и сзади раздалось несколько тяжелых разрывов.

– Похоже, нас заметили, – Маннергейм неприязненно поморщился. – Опять «чемоданами» начали бросаться. Если накроют, без потерь не выберемся…

– Погодите, погодите! Они не в нас стреляют. Вон там, взгляните… Там что-то происходит, – великий князь, прильнув к окулярам великолепного цейсовского бинокля, внимательно всматривался в передовые линии обороны австрийцев.

Маннергейм тоже поднял бинокль и разглядел, что от австрийских позиций в сторону русских, по перепаханному снарядами полю, скачут два всадника, а за ними, на полном скаку ведя огонь из карабинов, гонится не менее эскадрона австрийских драгун.

– Это что еще за цирк?! И почему на беглецах немецкая форма? – Маннергейм, не отрываясь от бинокля, наблюдал, как оба всадника, нещадно огуливая нагайками спины своих коней, пытаются оторваться от погони.

– А если это наши? Лазутчики? – Великий князь повернулся к своему сопровождению.

– Асланбек! Ко мне!

От конвойной сотни, стоявшей невдалеке, отделился хмурый бородатый чеченец лет сорока и, неспешно подъехав к Михаилу Александровичу, спокойно, с достоинством посмотрел на великого князя, который, казалось, перестал обращать внимание на кавказца и опять прильнул к биноклю.

– Видишь этих двух немцев? – через минуту произнес Михаил Александрович, не прекращая наблюдение за развернувшейся на поле погоней, нагайкой указав Асланбеку на двух скачущих прямо на русские позиции всадников.

Командир охранной конвойной сотни, бросив быстрый и короткий взгляд на австрийский эскадрон и на удирающих от них кавалеристов, молча и согласно кивнул.

– Приведи их ко мне…

Кавказец что-то тихо и неразборчиво пробормотал в ответ. Затем, повернувшись к своим товарищам, отдав громкую отрывистую команду на непонятном языке, выхватил из ножен огромную саблю, и с места в карьер все сопровождение великого князя понеслось прямо навстречу беглецам.

– Если это ловушка, то они сейчас отвернут, – Маннергейм до последнего сомневался, что эти двое – русские лазутчики, уж очень нелогично было выбрано место и время для прорыва к своим.

Невдалеке опять раздалось несколько тяжелых и гулких разрыва. Артиллерия противника, стараясь не задеть своих, стреляла с явным упреждением и этим неэффективным огнем только еще больше раззадорила чеченский эскадрон, который так же молча, как и в прошлый раз при атаке на конвой Маннергейма, стремительно сближался с противником.

– У нас, когда намечается рубка, все пошуметь любят; казаки, так те и вовсе целый концерт устраивают. А эти, как волки, молча скачут, – великий князь, комментируя атаку своих кавказцев, горделиво посмотрел на Маннергейма. – Я поначалу не мог привыкнуть, требовал, чтобы кричали «Ура!». Да только с них, как с гуся вода, вылупят свои бестолковые зенки, и молчат, как немые.

Михаил Александрович, пожав плечами, неопределенно, но с явной гордостью за своих необычных подчиненных хмыкнул:

– Вот и пойми их… нехристей…

Драгуны тем временем приметили скачущий навстречу беглецам русский кавказский эскадрон. Это читалось по разделению, что произошло средь австрийской кавалерии, большая часть которой повернула в сторону внезапно возникшего противника.

Беглецы тоже заметили подмогу и, немного скорректировав направление в сторону приближающейся помощи, прибавили ходу.

Но тут случилось неожиданное, и один из перебежчиков вдруг на полном ходу упал вместе с лошадью. По характеру падения и по тому, как у коня буквально подломились передние ноги, Маннергейм понял, что пули попали в лошадь, и всадник, если не повредился при страшном ударе о землю, вероятнее всего, цел и невредим.

– Эх! Не повезло бедолаге… но, может, хоть один уцелеет, – великий князь с азартом наблюдал за смертельным хороводом, который разворачивался прямо на глазах у обоих комдивов. – А то ведь так и не узнаем, что за гости к нам пожаловали… Хотя нет, он, кажется, цел… поднялся.

Михаил Александрович обрадовано повернулся к Маннергейму. Радость, растерянность, надежда, в одно мгновение промелькнули в глазах великого князя, который так увлекся этим рядовым эпизодом, как будто от него зависел исход войны.

– Только мои черкесы все равно не успеют… сейчас драгуны его срубят…

Но первый всадник не стал бросать товарища на произвол судьбы. Заметив, что тот после падения быстро поднялся с земли, он круто развернул коня и поскакал навстречу бегущему напарнику.

– Не успеет! – поддавшись азарту, почти выкрикнул Маннергейм. – Те трое, что наперед выскочили, будут раньше…

И действительно, трое австрийских драгун, у которых, по-видимому, были более резвые кони, быстро приближались к бегущему человеку, явно намереваясь сходу разрубить несчастного на несколько частей.

Однако то ли беглец быстро бегал, то ли его товарищ оказался ловким наездником, но и драгуны, и первый всадник очутились около пешего беглеца почти одновременно.

А дальше произошло то, что и Маннергейм, и великий князь ни сразу после этого боя, ни потом, через несколько дней, так и не сумели восстановить в памяти – слишком быстро все случилось. Вместо нагайки, у одинокого всадника блеснул палаш, и он, буквально врубившись в атакующую троицу драгун, произвел несколько неуловимых сабельных пируэтов, от которых его противники мешками свалились на землю. Причем у одного из них – Маннергейм был готов поклясться – была начисто отрублена голова.

– Нет! Вы посмотрите, каков молодец! На что уж мои черкесы мастера головы рубить, но такого я даже у них не замечал, – великий князь, а вместе с ним и Маннергейм, были так изумлены ловкостью всадника, что от этого изумления на несколько секунд прекратили наблюдение за дальнейшим ходом событий. Но затем, опомнившись, вновь прильнули к своим биноклям и увидели картину, которая обрадовала их так же сильно, как до этого изумила: оба перебежчика на одной лошади, в окружении малой части чеченского эскадрона приближались к тому месту, где находились оба генерала. Остальная, большая часть кавказских головорезов, попыталась сходу атаковать почти остановившихся австрийских драгун. Но те, понимая, что добыча от них ускользнула, не захотели ввязываться в рубку и, уклонившись от боя, повернули назад, под прикрытие своих пулеметов, которые разом дружно ударили с высотки, отсекая атаку кавказцев от своей отступающей кавалерии.

Одновременно с пулеметным огнем снова заухали тяжелые орудия, спрятавшиеся за Днестром. Причем огонь их быстро нарастал, и Маннергейм, с тревогой поглядывая на великого князя, поначалу решил было напомнить, что пора бы и уходить, но, увидев, с каким нетерпением Михаил Александрович ждет свой призовой трофей, скрепя сердце промолчал, сознавая, что такого упрямца, каким был великий князь, все равно сейчас не переубедишь.