Пароход «Джордж Вашингтон» привез во Францию внушительную делегацию — тысячу триста человек — дипломатов и секретарей, переводчиков и консультантов, специалистов в самых разных областях мировой политики, географии и экономики, которых принял роскошный отель «Крийон». Билл Буллит находился в элитной группе аналитиков, возглавляемой полковником Хаузом. День прибытия Вильсона в Париж был объявлен праздничным. Американский президент удостоился звания почетного гражданина города, ему вручили золотое перо «для подписания справедливого, гуманного и прочного мира».

На тенистой парижской Площади Соединенных Штатов, как раз напротив мраморно-бронзовой аллегории «Лафайет встречает генерала Вашингтона», для Вудро Вильсона сняли особняк. Здесь проходили кулуарные переговоры глав стран-победительниц, здесь родилась на бумаге Лига Наций. Но трудности миротворца Вильсона начались уже по приезде. Члены «Антант кордиаль» откровенно жаждали мщения. Вернувшийся из плена капитан французской армии де Голль писал в те дни отцу: «Мы продиктуем условия ненавистному врагу». Премьер-министр Франции Клемансо заявил: «Наше право компенсации не должно быть ограничено». Британский премьер Ллойд Джордж обещал, что выжмет «немецкий лимон» до косточек. Англичан и французов раздражало морализаторство заокеанского профессора истории, уповавшего на Лигу Наций, как на «Евангелие ХХ века».

Американский атташе Уильям Буллит вызывал не меньшее раздражение делегатов своими «неуместными» рассуждениями, что чрезмерное унижение Германии, несправедливая перекройка границ и попытки заставить немцев «заплатить за все» приведут в итоге к росту реваншистских настроений. В те дни дважды раненый на войне ефрейтор Адольф Шикльгрубер был мало кому известен за пределами мюнхенских пивных.

Другой неразрешимой политической проблемой оказалась рухнувшая империя Романовых. Россия, по словам очевидца, писателя Герберта Уэллса, лежала во мгле. Вудро Вильсон откровенно признался Э. Хаузу: «Вопрос о том, что нужно и должно делать в России, доводит меня до изнеможения. Эта проблема, как ртуть, ускользает при прикосновении к ней…»

3 марта 1918 года большевистское правительство подписало с Германией Брест-Литовский договор. «Пароход пошел ко дну близ заветной гавани», — сказал Черчилль о России. До масштабов исторического символа в дни Бреста выросла фигура бородатого крестьянина Романа Сташкова. «Красные комиссары» неожиданно решили, что сепаратный договор должны скрепить подписями представители рабочих и крестьян. Одетого в потертый зипун Сташкова заприметили на привокзальной улице перед самым отъездом делегации в Брест. Но с первого дня переговоров товарища Сташкова никто не видел трезвым. Комиссарам пришлось отказаться от идеи подписания «рабоче-крестьянского» договора и самим заключать «похабный» мир с Германией.

В отношении к событиям в России единства не было даже среди членов вильсоновской администрации. Военный министр США Ньютон Д. Бейкер писал в ноябре 1918 года: «Не знаю, правильно ли я понимаю большевикизм (так у автора — Л. С.). В той мере, в какой я понимаю его, мне он не нравится, но я считаю, что, если он нравится русским, они имеют право его иметь».

18 февраля 1919 года атташе Уильям Крисчен Буллит получил письмо государственного секретаря США Роберта Лансинга: «Предписываю вам отправиться в Россию от имени американского комитета по мирным переговорам с целью изучения политической и экономической обстановки в стране… Все американские дипломатические и консульские представители обязаны предоставить вам всяческую поддержку, имеющуюся в их распоряжении, чтобы обеспечить наилучшие условия для исполнения вашей миссии».

Во главе маленькой делегации, в которую вошли известный журналист Линкольн Стеффенс и два американских офицера разведки, владевших русским языком, Билл вновь отправился в мистическую и притягательную для него страну, где, по словам Джона Рида, «под пушечный гром в атмосфере мрака и ненависти, дикого страха и беззаветной смелости рождалась новая Россия».

В первых числах марта 1919 года, когда парижский эмиссар готовился к встрече с загадочным для Запада Ульяновым-Лениным, самый скандальный нью-йоркский журналист завершил свои «Десять дней, которые потрясли мир». Рид посвятил красной Москве отдельную главу: «В центре города занесенные снегом улицы затихли в безмолвии, точно отдыхая после болезни. Редкие фонари, редкие торопливые прохожие. Ледяной ветер пробирал до костей… На главных улицах, где сосредоточены банки и крупные торговые дома, были видны зияющие следы работы большевистской артиллерии. Как говорил мне один из советских работников, „когда нам не удавалось в точности установить, где юнкера и белогвардейцы, мы прямо палили по их чековым книжкам“».

Владимир И. Ленин, «русский Робеспьер», как называли его на Западе, сразу же оценил всю важность появления делегации Буллита. Американцев поселили в конфискованных, но отапливаемых дворцовых апартаментах, предоставили обслугу старой выучки, возили в театр и закармливали черной икрой (из-за прекращения экспорта у большевиков икра в изобилии, при этом голодающее население уже год как довольствовалось мизерными пайками). Билла доставили в Кремль, с башен которого еще не сбросили золоченых царских орлов, и принимали в бывшем Кавалерском корпусе. В те дни по России ползли слухи, будто в Кремле хранится присланная из Екатеринбурга заспиртованная голова Николая II.

Американский дипломат вел трехдневные переговоры с народным комиссаром иностранных дел Г. Чичериным и бывшим полпредом в Англии М. Литвиновым. 11 марта состоялась встреча с Предсовнаркома Лениным. Перед встречей Буллиту продемонстрировали трогательный «демократизм» большевиков. Посланника попросили подождать несколько минут до окончания встречи товарища Ленина с крестьянами. Американцу объяснили: узнав, что Ильич голодает, селяне доставили в Кремль несколько десятков пудов черного хлеба.

Буллит отметил в докладе госсекретарю Р. Лансингу: «Для русских Ленин является, по сути, диктатором. Уже существует легенда Ленина. Его почитают как пророка. Изображения его, обычно вместе с Карлом Марксом, встречаются повсеместно».

В тот мартовский день 1919 года случилось нечто неожиданное, о чем мог только мечтать любой начинающий дипломат. На втором году гражданской войны большевики пребывали в самом отчаянном положении в кольце фронтов и блокады. Ленин, отличавшийся, по словам Дж. Рида, «проницательной гибкостью», решил оформить с помощью Буллита нечто вроде нового Брестского мира, но с гораздо большими территориальными и политическими уступками.

Даже много лет спустя Билл Буллит вспоминал о московских встречах с некоторым изумлением. «Ленин предложил заключить немедленное перемирие на всех фронтах, — писал он, — и признать de facto установление антикоммунистических правительств, которые возникли… на территории бывшей Российской империи». Буллит перечислил шестнадцать «небольшевистских» регионов: Финляндия, Мурманск и Архангельск, Эстония, Латвия, Литва, Польша, Западная Белоруссия, Румыния, включая Бессарабию, более половины Украины, Крым, Кавказ, Грузия, Армения, Азербайджан, весь Урал и Сибирь. «Таким образом, — подводил итог дипломат, — Ленин предложил ограничить власть коммунистов Москвой и небольшой прилегающей площадью плюс городом, известным теперь как Ленинград».