– Знаю, Леопольдо. Спасибо.

Анна припарковалась, вышла из машины. Она лучше прогуляется. Отец был прав, холод укрепляет человека: стужа не вызывала у нее уныния, ощущение было даже приятное.

Когда она подошла к дому, входная дверь была распахнута. Старинный особняк с внушительным фасадом, во внутреннем дворе две грандиозные мраморные лестницы. Навстречу вышел швейцар.

– К Марине Боргонья, – сказала Анна.

– Четвертый этаж, лестница Б.

Анна зашла в лифт. Перед дверью она почти впала в панику: страшилась этой встречи и вдобавок чувствовала себя слишком уставшей. Открыла ей не домработница, а сама хозяйка.

– Вы опоздали, – заявила она.

– Да, – согласилась Анна.

– Прошу, заходите. Я покажу дорогу.

Пожилая женщина, примерно то же возраста, что и отец, или даже немного старше. Маленькая, очень худая и прямая. Она двигалась медленно и поворачивалась крайне скованно, словно под сатиновой блузкой была затянута в корсет. Копна белых волос казалась невесомой, как и у следующей за ней по пятам собачки – померанского шпица с шерсткой цвета шампанского. Они со шпицем походили друг на друга: воздушная шевелюра, миниатюрное тельце.

– Что вам предложить?

– Кофе, пожалуйста.

Хозяйка чинно села на свой диван в цветочек, и шпиц забрался к ней на руки. Анна постояла, любуясь восхитительным видом из окна – эффектным, словно картина в раме. Скользнула взглядом по массивным каталогам на низком стеклянном столике, разложенным в строгом геометрическом порядке. Комната выглядела безупречно. Множество необходимых предметов, ковры, картины, накидки на мебель, фотографии в рамках – и ни грамма пыли, ни намека на то, что здесь живут.

– Не присядете?

Анна практически упала в кресло и только теперь разглядела лицо Боргоньи. Отец, без сомнения, поработал над ним: высокие скулы, подбородок удлинен – в его кончике словно спрятали камешек. Но больше всего поражали глаза: вытянутые к вискам, голубые, кристально ясные, прозрачные. А вот губы расплылись, потеряли очертания, бескровный раздувшийся рот словно тонул в лице.

– Сожалею по поводу вашего отца.

Анна промолчала.

– Хотя такая смерть в нашем возрасте. Можно только позавидовать.

– Ему было семьдесят девять, – ответила Анна, растерявшись от таких заявлений.

– Прекрасный возраст для смерти, после восьмидесяти тело становится тюрьмой для духа. Если голова, конечно, еще работает. А у Аттилио она работала. Так ведь?

Повсюду были орхидеи в позолоченных азиатских вазах. От тяжелого цветочного запаха ее мутило. И от Боргоньи тоже, с ее настырным взглядом и этой собачкой, которая дышала так, словно пробежала марафон.

– Зачем я здесь? – спросила Анна.

– Поговорить.

– О чем?

– О том, что ваш муж и его помощница сделали с моей дочерью. Вам, конечно, известно, что мы подали заявление?

– Да, конечно.

– Я думаю забрать его, учитывая обстоятельства. Пожинать плоды пришлось бы вам, а вы же невиновны, так ведь?

Анна прочистила горло:

– Синьора, я вас не очень понимаю.

– Полагаю, что теперь, когда нашего Аттилио больше нет с нами, клиникой будет управлять ваш муж. Кому она завещана? Ему или вам?

Вошла филиппинка с подносом: кофе, графин с водой, стаканы. Пока она наливала молоко хозяйке в чашку, Анна уже отпила глоток.

– Вас это не касается, – ответила она, но отнюдь не решительным тоном, а совсем наоборот: она чувствовала себя маленькой девочкой, утонувшей в этом обитом дамастом кресле. И чем больше неуместных фраз произносила эта женщина, тем сильнее уменьшалась Анна – как Алиса в Стране чудес.

– Полагаю, если ваш муж окажется под следствием, вам сложно будет найти полноценную замену.

Анна поднесла чашку к губам – не потому, что хотела отпить, а просто не знала, что ответить. К чему она ведет?

– Эта женщина, ассистентка вашего мужа…

– Мария Соле Мели.

– Верно. Эта женщина…

– Что?

– Она предложила моей дочери поддельную страховку. И я узнала, что она постоянно делает подобные вещи. Нарушение профессиональной этики, не так ли? Вы со мной согласны?

Анна промолчала.

– Они имплантируют просроченные или негодные протезы. Если что-то потом случится, то у пациента, подписавшего фальшивую страховку, руки будут связаны.

– Синьора, послушайте, я не в курсе того, что происходит в клинике. И я не хочу даже…

– Я вам объясню, все очень просто. Эта Мели состряпывает пациентке Икс некую историю, медицинские заключения: первые признаки злокачественной опухоли, квадрантэктомия или мастэктомия. И страховку на случай необходимости выполнения пластики. Многие соглашаются и получают выплату.

– А Мели что от этого получает?

– Очевидно, откат от клиентки, которая не только платит, но еще и сама замарывает руки, покрывая все это.

Анна на десять секунд прикрыла глаза.

– И эта схемка приложима к стольким случаям – ринопластика после несчастного случая, абдоминопластика после операции, вызвавшей образование спаек, и так далее и тому подобное. Итого – внушительный доход.

Анна молчала.

– Вам, дорогая моя, следовало бы раскрыть глаза. Особенно теперь, когда вы управляете клиникой. А если уж не управляете, то, по крайней мере, следите за мужем. – Боргонья взяла чашку двумя пальцами. Негнущаяся, неизменная. Звякнули золотые браслеты, один был отделан золотыми фунтами.

Анна осела в кресле, откинула голову на спинку и заплакала. Слезы сами стекали по щекам. Боргонья подала ей салфетку и занялась своей собачкой, поглаживая ее обеими руками. В ожидании, когда Анна успокоится.

– Я хочу, чтобы эта женщина ушла из клиники. И это не просьба, а условие.

– Почему? – резко бросила Анна.

– Потому что.

– Не очень здравый ответ.

– Как и ваше поведение.

– Вы заберете заявление на моего мужа?

– Собираюсь, да. Но только по одной-единственной причине. Из-за вас, Анна. Если бы ваш отец был еще жив, я бы продолжила разбирательство, поскольку считаю, что такие вещи недопустимы. Просто невероятно, что такая клиника, как ваша, скатилась до подобного уровня. И что к такой клиентке, как моя дочь, было подобное отношение. Но тут, я уверена, вина лежит на Мели.

– А с моим отцом вы говорили?

– Конечно, конечно.

– И?

– Он был страшно подавлен. Говорил, что это ошибка, нелепая ошибка. Он все проверил, сказал, что протез перепутали, и предложил заменить. И тогда мы пошли к Карлотти.

– Вы были большими друзьями?

– С кем?

– С моим отцом.

– Друзья, да, – улыбнулась Боргонья и, прикрыв глаза, продолжала гладить собаку.

– Это он вам делал подтяжку? – Женщина кивнула, и Анна продолжала расспросы: – А еще что-нибудь?

– Абдоминопластику. После родов у меня был диастаз брюшной стенки.

– Значит, вы давно друг друга знали.

– Сорок лет.

– Почему вы хотите сделать это для меня?

– Потому что любила вашего отца. А он бесконечно любил вас.

Аттилио больше не было, и Анна сидела напротив незнакомки, которая чувствовала себя преданной, обманутой, оскорбленной, – но любовь отца продолжала жить и защищать Анну. Долго еще так будет?

– Синьора Боргонья, мне