Когда я ждала в приемной, пока обследовали маму, неожиданно меня начало мутить. Это испугало меня, но через минуту все прошло, и я отнесла это на счет волнения о мамином здоровье.

Пришли результаты обследований. Доктор сказал маме, что ничего серьезного у нее нет. Однако он обнаружил небольшую опухоль в фаллопиевой трубе и настаивал, чтобы она легла в больницу удалить ее.

— С ней вы можете прожить всю жизнь, и она вас не будет беспокоить, разве что могут быть подобные приступы. Но с другой стороны, зачем она вам? Избавьтесь от нее и уже через неделю вы выйдете из больницы.

— Я приду к вам, доктор, спасибо.

Я знала, что это значит, поскольку знала, как она боится врачей и больниц. Я умоляла ее отнестись к рекомендациям д-ра Финнея серьезно. Она обещала. Потом потребовала от меня обещания, что я не проболтаюсь бабушке и дедушке: «Доктора всегда сгущают краски. Так можно перепугать стариков до смерти». После этого ночью до меня неожиданно дошло, что, возможно, д-р Финней преподнес мамин диагноз не таким, каким он был на самом деле. Может быть, все было хуже, чем он дал ей понять. Возможно, он почувствовал, что ей не стоит в лоб объявлять плохую новость, и поэтому приукрасил ее, а на самом деле важно не откладывать операцию.

На следующее утро я позвонила в его приемную и договорилась о встрече. Его медсестра назначила мой визит через два дня в половине пятого.

Наутро в назначенный день я проснулась от приступа ужасной тошноты. Я побежала в ванную, думая, что меня вырвет, но ничего не вышло. Я склонилась над унитазом, мучаясь бесконечными позывами к рвоте и радуясь, что домашние уже спустились вниз. Наконец это случилось. Я стояла на коленях на холодном полу, меня трясло, я чувствовала себя совершенно больной и думала, как же быстро тучи сгустились над моей головой.

Я читала где-то: если тошнит по утрам, это говорит о том, что у вас будет ребенок.

Ребенок? Нет!

Я, наверное, съела что-нибудь не то вчера вечером, вот и все. Я не могла вспомнить, что это было, но я съела что-то несвежее, и теперь организм избавляется от этого. Я не могла быть беременной. Как можно забеременеть, если не испытываешь оргазм? И месячные так и не наступили… Но у меня всегда было так — то раньше, то позже. Чарли был совершенно спокоен и велел мне не волноваться.

Нет! Боже, нет!

Я поднялась на ноги, подошла к окну ванной и раз десять глубоко вдохнула. Это помогло. Я спустила воду, взяла губку, намочила ее под струей холодной воды и отмыла свои следы, ведущие в коридор. Потом вернулась в спальню, специально старясь держаться прямо, дышать глубже, и начала одеваться, чтобы идти в студию. Я не хотела молиться, потому что мне было стыдно. Но я молилась.

Дурнота возвращалась. Я спустилась по лестнице в кухню, усиленно демонстрируя собственную устойчивость. Семья завтракала. Бабушка первая увидела меня и первая сказала, что я бледна. Потом мама и дедушка посмотрели на меня, оба согласились с тем, что я бледна и пожелали узнать, почему.

— Я здорова, — сказала я надменно и села за стол.

Мама пощупала мой лоб, сказала, что он влажный, и она уверена: я заболеваю. Дедушка начал бурчать, что меня надо оставить дома и поставить горчичники. Сколько раз я слышала от него, что единственный способ справиться с простудой — горчичники! Я продолжала утверждать, что со мной все в порядке.

И действительно, я почувствовала себя нормально. К полудню на съемках я полностью забыла, как плохо и страшно мне было в ванной. Мы сняли сцену в дансинге, в которой Чарли без ума от меня, где он видит, как я улыбаюсь и машу рукой и думает, что это ему я улыбаюсь и машу рукой. И застенчиво отвечает. Я приближаюсь к нему — и прохожу мимо, поскольку в действительности улыбаюсь мужчине позади него. Мы проделали это дважды, и у Чарли не было претензий. «Иногда на съемочной площадке все само собой получается прекрасно. Это как раз тот случай», — доверительно сообщил он стоящим рядом, убедившись, что мама среди них.

В половине четвертого я попросила Чака Рейснера потихоньку узнать у м-ра Чаплина, могу ли я уйти. Через пятнадцать минут Чарли поймал мой взгляд и кивнул мне. Я пошла в раздевалку, сняла грим и костюм, оделась и ушла из съемочного павильона через боковую дверь. Мама не любила терять меня из виду, но, по крайней мере, она могла видеть, что я и Чарли не вместе.

Доктор Финней пригласил меня в офис, и я сразу же спросила его о маме:

— У нее рак, или вы подозреваете?

— На самом деле, она не очень крепкая. У вас остались сомнения?

Скрестив руки на груди, д-р Финней заразительно улыбнулся.

— Ответ: НЕТ, определенно НЕТ Просто и ясно — НЕТ. Что-нибудь еще?

Он не видел, как я сжала ручки кресла.

— Могу я попросить вас кое о чем так, чтобы вы не сказали об этом моей маме?

— Попытаюсь.

— Можете вы сказать мне, не беременна ли я?

Д-р Финней задал мне вопросы. Имя Чарли не упоминалось. У меня взяли анализ, и теперь я должна была позвонить на следующий день.

Так я и сделала, и получила результат. Я носила ребенка. И в этом не было никаких сомнений.

С начала было оцепенение. Потом — паника.

Я позвонила Чарли. Коно сообщил, что мастер уехал из города на уик-энд и с ним нельзя связаться, но, возможно, он будет звонить. Может быть, я хочу оставить ему сообщение? Можно мне позвонить куда-нибудь? Я ответила: «Нет».

Я повесила трубку и долго сидела в будке. Это казалось нелепым, но единственным человеком, с кем я могла поговорить, была Мерна Кеннеди, а я определенно не собиралась идти к ней. Д-р Финней проявил ко мне внимание, он приглашал меня заходить, но я не могла, по крайней мере, сейчас. Я выбралась из будки и шла, словно оглушенная, и невыносимо одинокая. Впереди виднелась церковь. Я поспешила туда — но остановилась в дверях, стыдясь зайти.

Маме, конечно, следовало знать, но от одной мысли, что надо сказать ей, мне становилось дурно. В ту ночь, лежа с ней рядом в кровати, я гадала, как долго смогу скрывать от нее новость. Если бы я могла связаться с Чарли, он наверняка должен был знать, как поступить.

Утром сделала именно то, что обещала себе не делать ночью. Я сказала маме.

Она закрыла рот рукой, словно пытаясь сдержать крик. Она заставила меня повторить сказанное, а потом зарыдала так горько и безутешно, что я опасалась, как бы ее не услышал дедушка и не прибежал сюда. Когда я попыталась успокоить ее, она ударила меня по лицу. А потом обняла и начала качать, словно баюкая.

Когда мама смогла справиться с собой, она позвонила д-ру Финнею. Потом она позвонила в дом на Беверли-Хиллз, хотя я говорила ей, что Чарли нет в городе. Коно повторил ту же информацию: м-р Чарли вернется не раньше, чем в воскресенье ночью. В понедельник утром, на студии, мама разыскала Чарли и настояла на немедленной встрече наедине.