— Нет толку? Кто сказал, что от меня нет толку?

Неожиданно серьезно он сказал:

— Ты научилась кое-чему, Лита. Любить — это не только участвовать, но и давать. В том, чего я хочу от тебя, нет ничего чудовищного. Я не изверг и не людоед. Может быть, мне лучше подождать, пока ты любишь меня.

— Я и так люблю тебя.

— Тогда почему отворачиваешься?

— Потому что — потому что сама мысль об этом для меня ужасна. Я люблю тебя и всегда буду любить. Но этого я делать не могу.

Он приобнял меня.

— Ну, ладно, не теперь. Со временем ты изменишь свое мнение. Ты увидишь, что любовь не знает преград.

— Да, я постараюсь, — пробормотала я. Я целовала его прекрасные губы, приходя в восторг оттого, что одно присутствие или даже просто мысль об этом человеке, которого я обожала и который пока еще не доставил меня на обещанные небеса, способны вызвать у меня бурю желаний.

В комнате разливалась нежность, а мы в объятиях друг друга говорили обо всем и ни о чем, когда послышался звук поворачиваемой дверной ручки.

Дверь открылась, и неверной походкой в комнату вошла мама и увидела нас. Без одежды.

Мы замерли, а она, постояв в дверях с устремленным на нас безжизненным, невидящим взглядом, отшатнулась и закрыла дверь, оставив нас вдвоем.

Я вскочила и поспешно оделась. Чарли потянулся к халату, но, как ни странно, он не выглядел слишком расстроенным. «В известном смысле, дорогая, это хорошо, что она видела нас», — сказал он. Он, наверное, сошел с ума, если говорит подобное, подумала я, и ничего не ответила ему. Главное сейчас было то, что я иду к своей маме. Я ничего не собиралась говорить, потому что мне нечего было сказать, но я должна была увидеть ее и показаться ей на глаза.

Мама лежала в постели. Безжизненные руки, глаза, устремленные в потолок. Ее щеки были мокрыми от слез, но она не взглянула на меня. Я рыдала и отчаянно целовала ее щеки, страстно желая не столько прощения, сколько дать ей понять, что осознаю, какую боль причинила ей. Все еще не глядя на меня, она, наконец, сказала вялым и нетвердым из-за лекарства голосом.

— Я мечтала, чтобы… этого не произошло, я мечтала…

Она повернулась ко мне, но ее глаза были где-то далеко.

— Я проснулась. Я пошла в ванную. Я услышала тебя и его. Я думала, что слышу тебя. Так хочется спать… Я хочу остаться здесь… Так хочется спать…

Чарли постучал и вошел в комнату, игнорируя меня, чтобы уделить все свое внимание маме. Он сел на краешек кровати и взял ее руку.

— Лиллиан, послушайте меня. Все не так, как может показаться. Я люблю вашу дочь, вы слышите меня, Лиллиан? Я люблю ее, и она любит меня, и я собираюсь жениться на ней.

Мама заморгала. Я была потрясена.

— Вы слышите меня, Лиллиан? — спросил он громче. — Я планирую в ближайшие месяцы жениться на Лите. Пять минут не проходит, чтобы я не думал о ней. Я не плохой человек, Лиллиан. Я все сделаю по-хорошему. Мы подготовимся, и когда картина закончится, устроим свадьбу, какой еще не видел мир.

Он говорил быстро, но отчетливо, учитывая, что ее мозг, находящийся под влиянием успокоительного, не все способен воспринять, и стараясь при этом донести до нее, что все будет хорошо. Мама начала говорить, но мысли и слова расползались. Неожиданно она снова заснула.

Я изучала его лицо, пытаясь определить, говорил он все это, чтобы успокоить маму, или действительно хотел на мне жениться. Он продолжал говорить с расстановкой, но выглядел, как человек, испытывающий огромное облегчение.

— Я давно хотел сделать это, — сказал он мягко. — Я действительно хочу, чтобы мы поженились. Зачем я так долго откладывал?

Он подошел ко мне и наконец улыбнулся:

— Ты будешь моей женой?

Все случилось слишком быстро, и я ответила, что не могу пока говорить об этом. Затем, с неожиданной бесчувственностью он предложил:

— А теперь, когда все улажено, вернемся ко мне в комнату и отпразднуем наше решение.

— Нет, — выдохнула я. — Пожалуйста, уйди. Пожалуйста, оставь меня с моей мамой.

Чарли пожал плечами и удалился. Я чувствовала себя слишком недостойной и грязной, чтобы лечь на кровать рядом с мамой, так что села в кресло подле окна, поджав ноги, и наблюдая за ней. Теперь ничего уже не будет так, как было прежде, горевала я. Мама не прогонит меня, она не перестанет быть моей матерью, но теперь мы уже не вместе. Я начала любить Чарли и заниматься любовью с ним по разным причинам, и простым, и сложным, но я никогда не задумывалась о браке с ним — всерьез не задумывалась. Я не хотела выходить за него замуж. Я вообще не хотела выходить за кого-либо замуж. Я хотела быть пятнадцатилетней девочкой. Возможно, я хотела бы снова стать девственницей. Но теперь все изменится.

Я оплакивала маму. И, остолбенев при мысли, что и дедушка узнает обо мне и Чарли, я стала оплакивать себя, свое потерянное детство.

Когда я проснулась утром, кровать была пуста, а мамы нигде не было видно. Я заснула в кресле, и кто-то укрыл мои ноги пледом.

Мама, полностью одетая, вошла в комнату и, подойдя к зеркалу, стала причесывать волосы, которые и без того были причесаны. Она держалась отчужденно, но не враждебно. Она только что позвонила бабушке, сказала она, чтобы сообщить, что мы решили заночевать здесь, что все в порядке и скоро мы вернемся. Я ожидала, что она станет обсуждать прошедшую ночь, но она не делала этого. От ее самообладания мне было не по себе.

Коно встретил нас под лестницей и сказал:

— М-р Чаплин редко завтракает в воскресенье в обычное время, но я вижу, вас можно обслужить уже сейчас, если вы хотите.

Мама сказала, что мы хотим уехать, и попросила заказать такси для нас.

— В этом нет необходимости, — сказал он. — Я распоряжусь, чтобы Фрэнк отвез вас.

Безликий шофер отвез нас домой на локомобиле. Почти всю дорогу стояла напряженная тишина. Наконец, не в силах больше сдерживать свое беспокойство, я спросила:

— Ты же не скажешь дедушке, что произошло?

— Я не знаю пока еще, что мне вообще делать. Знаю только, что сегодня нам с тобой предстоит долгий разговор.

Дедушка ждал нас перед домом, и, показав Фрэнку, где остановиться, сам открыл дверь машины. «Самое время явиться домой», — сказал он неприветливо, но могу утверждать, он не был рассержен. К счастью он и бабушка легли спать рано и не волновались, утром же они тоже не успели хватиться нас до того момента, когда мама позвонила.

Бабушка налила кофе и расспросила обо всех гламурных деталях чаплинской вечеринки. Дедушка, который никогда не признавался в своем интересе к подобным мероприятиям, ухитрялся оставаться в зоне слышимости, притворяясь, что не любопытствует. Не упомянув даже вскользь ни обо мне, ни о своей болезни, мама дала увлекательный и емкий отчет о проведенном дне и вечере. По крайней мере, дедушка с бабушкой казались довольными, что она ничего не упустила.