Наутро я проснулась в исключительно хорошем расположении духа. Почему-то мне показалось, что все кончится хорошо. Убийца как-нибудь себя обнаружит, Илью выпустят. Ну да, ему сейчас плохо, бедному, но он же мужчина, может быть, испытания его даже закалят… Про Алену я старалась не вспоминать. В таком замечательном настроении я пошла к почтовому ящику, чтобы достать наконец счета за квартиру и телефон. В почтовом ящике действительно обнаружился белый конверт, но почему-то без всякой надписи. Дыхание на секунду прервалось, затем сердце забилось вдвое быстрее. Слегка дрожащими руками я открыла ящик, достала ненадписанный небольшой конверт, разорвала верхний край… И, не веря своим глазам, прочитала:

«Ты слишком красива, чтобы жить. Так не доставайся же ты никому».

Итак, мой выстрел попал в цель.

Если я скажу, что то чувство, которое с жуткой скоростью погнало меня вверх по лестнице, было гордостью за свой могучий интеллект, я нагло совру. Единственным чувством, которое я испытывала в тот момент, был жуткий, животный страх. В свою квартиру я влетела, наверное, через две секунды. Чуть не сбив с ног перепуганную маму, бросилась в кладовку, схватила половую щетку и бочком подкралась к кухонному окну. Палкой от щетки задернула шторы. Затем понеслась в обе комнаты. Когда со шторами было покончено, щетка выпала у меня из рук. Перед глазами плыли круги. Из оцепенения меня вывел дрожащий мамин голосок:

– Полечка, что случилось?

– Мамочка, в городе ученья, сказали занавесить окна и неделю к ним не подходить… – не узнавая своего голоса, лепетала я какую-то чушь. В голове как будто бил отбойный молоток. Всех девчонок застрелили из снайперской винтовки! Я даже не увижу, откуда в меня стреляют! Нет, я ни за что не выйду на улицу, никогда!

Совершенно обессилев, я кое-как отбилась от мамы, доползла до своей комнаты и рухнула на диван. Ну вот, мои дни сочтены, а я по-прежнему не знаю, кто на меня охотится! Мама робко постучала в дверь, предлагая мне ужин. Я почувствовала, как живот свело судорогой. Зачем мне еда, мне жить, может, меньше суток осталось. Тошнота подступила к горлу. Кое-как отослав маму, я заметалась по комнате. Что же мне теперь, вообще никогда на улицу не выходить? Пусть меня мама кормит? А я, пока ее нет, буду прятаться под кроватью и вздрагивать от любого шороха за окном?

Тут я немного пришла в себя. Хватит паниковать. Пока я жива и ближайшие пару дней действительно могу не выходить на улицу и не подходить к окнам. Дверь у нас хорошая, стальная, ее так просто не прострелишь. Открывать кому ни попадя у мамы привычки нет. А я так и вовсе к дверям на пушечный выстрел не подойду. Так что времени немного в запасе имеется, может, удастся вычислить неведомого стрелка? Но страх по-прежнему мешал думать. Надо бы немного взбодриться. И я позвонила противному капитану.

– Я сейчас достала из почтового ящика письмо. Анонимное, – довольно спокойно начала я. Удивительно, но голос почти не дрожал. – Угадай, что там написано?

– Компьютерный ящик?

– Нет. Настоящий, железный, такие внизу каждого подъезда висят. Письмо бумажное.

– Да ты что? – Похоже, Печеночкин понял, о чем речь. Помолчав немного, он продолжил: – А ты, подруга, случайно не сама это письмецо написала, чтобы своего чокнутого дружка выгородить?

Я почувствовала, что тихо зверею. Во-первых, от такого явного недоверия, а во-вторых, потому, что об Илье я в этот момент забыла начисто. В самом деле, ведь письмо снимает с него все подозрения. А я об этом даже не подумала. Впрочем, не дай бог капитану пережить такой ужас, он бы свое имя забыл! И я вовсе не готова жертвовать жизнью, чтобы снять с Ильи подозрения.

– Меня скоро убьют! – заорала я в трубку. – Меня убьют, а ты там… – я на мгновение задохнулась. – Ты там изгаляешься. Я от страха сознание теряю! – и неожиданно для себя я зарыдала.

Капитан приехал на удивление быстро. И в качестве утешения преподнес мне замечательную весть. В тюрьме Илья пытался вскрыть себе вены. Его удалось спасти, сейчас он в тюремной больнице, но в любой момент попытку может повторить. Как ни странно, но ужасное известие меня как-то отрезвило. Значит, если я сейчас засяду дома, скорее всего Илья покончит с собой. А застрелить меня убийца с успехом сможет и через неделю, и через месяц. Тогда станет ясно, что Илья погиб напрасно, но ни его, ни меня уже не вернешь. Значит, надо думать. Спасти нас обоих можно, только продолжив охоту на стрелка.

Не скажу, чтобы страх пропал совсем. Руки и ноги дрожали противной мелкой дрожью, слегка подташнивало, а горло как будто сжимала чья-то холодная рука. Но тем не менее я вновь обрела способность мыслить.

– Ну что, теперь ты доволен? Парня, считай, убил. За что?

– А ты знаешь, какие против него были улики? Анонимки – это еще цветочки, ягодки покруче будут. В запертом подвале его дома обнаружили винтовку с оптическим прицелом. Если бы не звонок «друга», никогда бы ее не нашли.

– Не переживай, возможно, у «друга» есть запасная винтовка, как раз для меня. Но как он на меня вышел? Я посылала письма со своего почтового ящика. Как ты думаешь, можно по нему вычислить мой домашний адрес?

– Можно-то можно, – угрюмо отозвался мой защитник и утешитель. – Но не слишком ли мы все усложняем?

– Да, конечно. Второй вариант – тот, кто получил послание, следил за мной и узнал, несмотря на парик. То есть он был со мной знаком раньше. И компьютерную сеть взламывать ему не пришлось…

Видя, как меня трясет, капитан, похоже, наконец-то поверил, что письмо не я сама себе написала, и развил бурную деятельность. Он сделал десяток звонков и наконец повернулся ко мне:

– В общем, все твои знакомые из «Тундры» задержаны. Еду допрашивать. На всякий случай, никому дверь не открывай, к окну не подходи. Я, перед тем как позвонить в дверь, предупрежу по телефону.

Только после его отъезда я вспомнила о Паше. Вдруг в число моих недобрых знакомых попал и он? Бедняга, инцидент с Гошей и так потряс его до основания его хилой души, а допрос в милиции просто прикончит. Но сил волноваться у меня уже не было. Я легла на кровать и приступила к любимому занятию – обдумыванию версий. Значит, убийца меня узнал. Потому и не шел до подъезда, не караулил на выходе и не пытался отобрать конверт. Просто он прекрасно знает, где я живу, и, вероятно, понимает, что нет у меня никаких улик, это чистый блеф. Тогда почему написал анонимку? Если я ему ничем не угрожаю, чего же дергаться? То есть чем-то я ему мешаю, но чем? Я приподнялась на постели, и взгляд уперся в разбитый защитный экран. А вот чем! Какие-то улики были скрыты в «почтовом ящике» Алены. Он пуст, но, если уцепиться за эту ниточку, что-то можно отыскать. Вот с этого следа меня и хотят сбить. А это, в свою очередь, значит, что он существует в природе, этот самый след!

Капитан Печеночкин прибыл ко мне поздним вечером.

– Все трое фигурантов утверждают, что им домой позвонил неизвестный и, не представившись, предложил прийти в кафе «Тундра» шестнадцатого марта в шестнадцать ноль-ноль. Сообщил, что у него есть очень важная информация, что это вопрос жизни и смерти. Чьей жизни и чьей смерти, не уточнил. Голос звонившего никто не опознал, но все трое уверены, что говорил с ними мужчина. Двое фигурантов потребовали, чтобы незнакомец описал себя, но он ответил, что пусть придут в назначенное время и сядут за свободный столик, а он сам к ним подойдет. Третий фигурант перепугался так, что вообще ничего не спросил. Но в кафе тоже пришел.