— Дай сюда, дура, — буркнул он, сдергивая с девочки очки. — И катись домой, пока тебе не всыпали.

Картинка начала блекнуть, сжиматься.

И это все?! Неужто из восьмидесяти пяти лет жизни не сыскалось ничего более важного для определения следующей инкарнации? Это какая-то ошибка! Нелепый произвол рулеточного колеса!

Но исправить что-либо было уже нельзя.

Вада почувствовал, что с ним происходят какие-то изменения. Он переставал видеть контуры собственной фигуры. Она стала прозрачной, медузообразной. Границы размылись, поплыли. Настал миг окончательного расставания с материальной сущностью.

Известно, что людям истинно святой жизни удается забрать с собой из этой жизни собственное земное тело, так что от праведника остаются лишь волосы да ногти. Но Вада праведником не был и власти над своей физической оболочкой не сохранил.

Прощаясь с телом, он испытывал щемящую грусть. Пусть оно было изношенным, никчемным, а все равно жаль. Такую же примерно жалость чувствуешь, когда выбрасываешь изношенную одежду, с которой связано много воспоминаний.

Старый маньчжур Вада перестал быть старым, перестал быть маньчжуром, перестал быть Вадой. Он вошел в бардо Становления и превратился в шарообразный сгусток невоплощенного духа.

Прозрачный мерцающий шар покачался в пространстве и, подхваченный ветром, отправился в облет Шести Миров.

Когда человеку настает ку-ку, хорошего тут мало. Совсем нисколько. От жуткой боли Влад ослеп и оглох. Его вроде как вообще не стало. Но если б вообще не стало, не было бы так хреново и так страшно.

Вдруг незнакомый голос, в конкретном таком напряге, заверещал, вернее прощелкал и профыркал невероятный набор звуков: «эсцтясцъяэяоцхсяанцмляиа! эсцтясцъяэяоцхсяанцмляиа!»

Фиг его знает, что это значило. Ну, кроме того, что к Владу вернулась способность слышать.

«нцнмътяпрусрнмгбыъмолцорэяся! — еще на большем нерве с заиканием проистерил тот же голос. — ээрырюъчюруцэябёъьр!»

В ту же секунду Влада отпустило. Боль перестала терзать его несчастное развороченное тело. Пропала, будто ее никогда не было. Осталась только паника.

Но неведомый диктор, каша во рту, произнес следующее магическое заклинание: «ээрылнпрфяцэябёьр», и ужас тоже улегся. Сделалось Владу мирно и спокойно, как от пары затяжек хорошим хашем, когда реально отрываешься от повседневной суеты и воспаряешь в астрал.

Именно это Влад и сделал. Воспарил. То есть в натуре воспарил, к потолку. Что-то оттягивало правую руку, мешало подъему. Плоская фляжка коньяку. Она стояла на стойке сбоку. Когда он успел ее цапнуть и зачем, хрен знает. Хотел Влад бросить ненужную тяжесть, но вместо этого сунул фляжку в карман. Кинул вниз последний взгляд. Передернулся.

Внизу было мусорно и муторно. Обломки, дым, запах требухи и дерьма, кто-то вопил во всю глотку. Влад из этого стремного бардака улетел, не оглянулся.

Унесло его высоко вверх, в черное ночное небо. Сначала показалось, что в простор, но после того как пару раз приложился локтями и коленками о жесткое, допёр: это он поднимается в узкой трубе с прозрачными, не то стеклянными, не то пластиковыми стенками. Поднимается плавно, но на хорошей скорости. Огни терминала и взлетной полосы стали размером с неоновый рекламный щит, а в стороне выплыл здоровенный торт, утыканный свечками, — столица нашей родины город Москва.

Через малое время от Земли вообще осталось одно слабое мерцание, а потом и его закрыли облака.

Все это было бы ничего и даже прикольно, если б не холодрыга. Влад кошмарно мерз, и чем дальше, тем круче. На высоте десять тысяч метров температура минус сорок, минус пятьдесят. В ледышку нахрен превратишься.

Хотя чему превращаться-то? Он же уже помер. Пал жертвой то ли теракта, то ли утечки газа. Но где все остальные? Живы остались? Нечестно. Почему он должен один за всех париться?

Однако Влад ошибся. Он в трубе был не один. Шепелявый голос по-прежнему его сопровождал.

«ьояэцмяицрссдхчятьыуцмъугг», — услышал Влад.

Полёт притормозился. Наверху возникло круглое светлое пятнышко.

Это еще что такое?

Люк. С ободом из гладкого светящегося материала.

Внутри что-то белое.

В нерешительности, еще не решив, стоит ли туда лезть, Влад завис в воздухе. Протянул руку потрогать край люка и вдруг заметил, что на кисти всего три пальца. Оторвало взрывом? Но крови не видно. И кожа целая. Только зеленоватая какая-то.

— змрчяъолсыя! — само собой выскочило из Влада какое-то квохтанье.

Он поперхнулся, закашлялся.

Эх, была не была. Хуже не будет.

Просунул голову в отверстие.

Ничего особо пугающего не увидел. Собственно, и видеть-то было нечего.

Абсолютно белая полукруглая камера, похожая на половинку гигантского кокоса, вид изнутри.

Влез, встал на ноги, и люк в полу сразу задвинулся. Не разглядишь, где и был.

Из-за того что все вокруг такое белое, Влад совершенно утратил ощущение пространства. Ни тени, не шероховатости, глазу не за что зацепиться.

Это я умер, объяснил он себе, но понятней от этого не стало. Теперь чего, всегда так будет? В смысле, белая пустота, и больше ни фига?

Было реально холодно. Колотило не по-детски, зуб на зуб не попадал. Только без клацанья. Когда стукались челюсти, звук выходил какой-то мягкий, неубедительный.

Влад сунул в рот палец.

Куда-то подевались зубы. Остались одни десны. Правой рукой, трехпалой, он пользоваться избегал, вообще старался на нее не смотреть. Действовал левой, нормальной.

Ею и схватился за голову.

юуцс, волос нет! На гладком черепе какие-то бугры!

— Что за глюки? змрчясяэяшыъсцъ! — пролепетал Влад.

Захлопал глазами. Ты хоть сам понял, чего сказал?

Опять включился шипящий голос, уже не встревоженный, а спокойный такой, деловитый.

«эсцтясцъпъоъйрыэмояснфятъол!»

Куда-куда? — насторожился покойник. Почему-то возникла уверенность, что бессмысленный набор звуков содержит в себе информацию о каком-то перемещении.

В одной из белых стенок открылось полукруглое отверстие.

Влад весь сжался, готовясь к чему-то нереально кошмарному. Типа выскочит сейчас какая-нибудь жуть. Но ничего не выскочило.

«эйрыцлшътршср», позвал все тот же странный голос. Когда Влад попятился, выяснилось, что голос умеет говорить и по-русски, причем чисто, без акцента. «Вперед, вперед, не надо бояться».

От человеческого обращения Влад малость съехал с нерва. Осторожно просунул в проход голову, готовый, если что, отпрянуть. Белая полукруглая камера ему уже казалась чуть ли не родной, а тут еще неизвестно, что ждет.