— Тихо, брат, отдохни…

Тьма окружила его, и он отдался на ее волю, плывя по течению, которое несло его, покачивая, далеко-далеко… может, домой?

Он понял, что умер. Умер и уже не встанет никогда. И смерть к нему пришла страшная: от обезвоживания организма. Он в пустыне, он заблудился, а во рту забитый дикими кочевниками кляп, сухой и жесткий. А голову ему сдавили веревкой с узлами — есть такая восточная пытка, и хрипящий от натуги палач крутит веревку, сдавливая череп и сопит, отплевывается, сволочь, давит все сильнее, все яростнее…

Середин со стоном открыл глаза. Над головой сияли звезды. Они смотрели на его муки, равнодушные и далекие. Он снова застонал и повернул голову. Упившийся здоровяк, который давеча рубил топором лавку, лежал ничком в луже собственной блевотины и храпел, как хряк, которому забойщик взрезал глотку. Олег почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, и отвернулся. С другой стороны кто-то сидел, обхватив колени, и смотрел на заходящий месяц. Олег узнал хищный профиль Невзора.

— Не…р… — Из горла вылетело сиплое шипение, но бывший дружинник повернул голову.

— А-а, очнулся, — сказал он, встал и куда-то ушел.

— Куда же ты? — прошептал Середин ссохшимися губами.

Невзор вскоре появился, опустился на колени и протянул Олегу мокрый, блестящий в свете месяца ковш, с которого капала вода. Ничего прекрасней Олег в жизни не видел. Он собрал волю в кулак, заиграл желваками и приподнялся на локте, потянувшись к ковшу нетвердой рукой. Ковш был тяжел, ручка выворачивалась из ладони, но он все-таки поднес его к губам, раскрыл рот широко, как только смог, и опрокинул на лицо. Вода была живая! Она не могла быть колодезной или даже ключевой: обычная вода так не освежает. Она охладила лицо, спекшийся рот, пробежала по пищеводу, неся в тело жизнь. Середин уронил ковш, откинулся отдуваясь и блаженствуя, затем перекатился на бок, подтянул ноги и сел.

«Вода — это хорошо, — подумал он, — но еще лучше было бы…»

Он взглянул на Невзора. Тот хмыкнул и молча протянул ему чарку. Олег сглотнул, осторожно принял ее и, задержав дыхание, медленно выпил до дна. Сознание постепенно прояснялось, бухающие в темя и виски молоточки стучали все мягче, словно их обмотали тряпьем, тошнота понемногу отступала. Олег, упираясь руками в землю, встал на карачки, собрался с силами и выпрямился. Вокруг на земле вповалку спали дружинники. Кто с корчагой в руке, кто с обглоданной костью, один с девкой, а Сторожек обнимал лук с оборванной тетивой.

— Постоялый двор? — выдавил Середин.

— Позади тебя. Не сожгли, не бойся. Не успели просто — упились все.

Середин пошарил за спиной, нащупал рукоять сабли и, вытянув ее из ножен, поднес к глазам.

— Кого я… — Он похолодел от недоброго предчувствия.

— Курицу разрубил.

— А-а, помню. Она на меня, вроде, бросилась.

— Ну да, заклевать хотела, — усмехнулся Невзор. — Это я в тебя птицу кинул — тебя остановить надо было, уж очень разошелся.

— Уф-ф, от сердца отлегло. Как же это я так, а?

— Да, погуляли знатно, — подтвердил Невзор, — хозяин хотел в город бежать, подмогу звать. Еле-еле остановил. Отдали ему все деньги, что кормщик Острожку дал, и кресты, что я с татей снял. Вроде, успокоился.

Похмелье отступило, и Олег ощутил проснувшийся голод.

— Там пожрать чего осталось?

— Сходил бы ты умылся, что ли, — посоветовал Невзор, — или искупался — еще лучше. Вода, она, знаешь, как оттягивает. А я поищу чего-нибудь поесть.

— Договорились.

Олег передернул плечами: мысль о купании совсем не вдохновляла, но надо было приводить себя в порядок. Он спустился к реке. На берегу лежали рыбачьи лодки днищами вверх. Он стянул перевязь, расстегнул пояс. Руки тряслись, пальцы ходили ходуном. Потянул через голову рубашку, не удержался и с размаху сел на песок.

— Закусывать надо, — пробормотал он, злясь на себя.

Стащил сапоги. Кожаные штаны прилипли к телу, он кое-как скатал их до колен, стянул и отбросил в сторону. Стало зябко, озноб пробежал по телу. Середин решительно встал и направился к воде. Слабый ветерок чуть рябил поверхность, на востоке небо уже светлело, обещая скорый рассвет.

«С разбегу, что ли?» — подумал он.

Нет, сил бегать не осталось. Ведун сцепил зубы и медленно вошел в реку. Прохладная вода приняла его, как пуховая перина. Олег глубоко вдохнул, задержал дыхание и нырнул. На глубине было темно, спокойно. Медленно раздвигая воду, он плыл, считая гребки. В движении Середин мог задерживать дыхание около полутора минут, в состоянии покоя — все четыре. Он вспомнил, как Невзор плыл под водой к вражьей лодке. Минуты три, три с половиной точно. А потом вымахнул на борт, как натасканный фрогмен из элитных спецчастей. Надо бы спросить у него, где это он научился так нырять?

В висках опять застучали молоточки: кислород растворился в крови, организм требовал воздуха, — и Олег направился к поверхности. Темное зеркало расступилось над ним, он с шумом выдохнул, перевернулся на спину и, раскинув руки, замер, отдавшись на волю течения.

— Еси хмель, буйная голова! — забормотал он наговор от похмелья. — Не вейся вниз головою, вейся посолонь. Яз тебя знаю, сыра древа, влези к господину в медные бочки и пивные; как не жить на огне, так на семь человече лихие словеса…

Над рекой плыл легкий туман, светлый край неба на востоке уже наливался розовым — из-за горизонта подбиралось солнце. Ведун любил лежать вот так, опустив в воду голову. Тело становилось невесомым, звуки пропадали, растворяясь в реке, как ночные облака в небе. Течение неспешно несло его, потускневшие звезды проплывали над головой, гасли, прощаясь до следующей ночи. Хмель почти вышел, голова была ясная, тело налилось силой, будто вода и впрямь наполнила его новой жизнью. Пора было возвращаться.

Середин перевернулся и поплыл к берегу, медленно, почти бережно разгребая воду ладонями. Его отнесло метров на триста. Берег здесь порос ивами и вербами, они опускали к воде гибкие ветви, словно гладили ее серебристыми листьями. Олег нащупал дно, встал на ноги, вышел на песчаный берег и, по щиколотку в воде, зашлепал к постоялому двору.

Дружина еще спала, оглашая воздух храпом, всхлипами и неясным бормотанием. Открытая дверь слегка светилась: кто-то внутри запалил лучину.

Середин не спеша оделся, подпоясался, оттер клинок от куриной крови пучком травы и пошел в корчму. В двери сидел вошедший до половины лезвия боевой топор, рядом торчали две стрелы одна в другой. Ведун усмехнулся: вот и русский Робин Гуд объявился. Внутри следы вчерашнего пиршества были почти незаметны: столы протерты, пол подметен. Хозяин колол остатки разрубленной лавки на дрова. На Олега он покосился с плохо скрытым страхом — ну, как опять саблей махать начнет. Невзор, сидевший за столом, поманил Середина. Тот пристроился рядом. Бывший дружинник подвинул к нему поближе деревянный поднос с половиной холодного поросенка, чашу с моченой брусникой и, взявшись за корчагу, вопросительно взглянул на Середина. Тот хмуро кивнул. Невзор наполнил медом кубок.