Ближе к частоколу и белым болгарским шатрам-вежам тянулись низкие прилавки багдадских купцов. Сами купцы — в основном смуглые крючконосые, хотя иногда попадались и голубоглазые светлобородые люди, ничем не отличающиеся от викинга или славянина, — скрестив ноги, сидели за прилавками на специальных помостах. Продавали яркие блестящие ткани, богато расшитые золотом, серебряную и золотую посуду, украшения, пряности и фрукты. Чуть поодаль от них прислонился к березе Истома Мозгляк с обломком синего стекла, привязанным к бечевке на шее. Стоял он тут уже третий день — так для себя решил, уж больно число для него счастливое до сих пор было. И родился-то он со второго дня схваток на третий, и третьим сыном в семье был, да единственным потом и остался, остальные все померли. В общем, счастливое число. Потому и не стал Истома отправляться вчера поутру с караваном Лейва Копытной Лужи. Предупредил только Альва, что есть, мол, дела в Булгаре на день. Ладьи потом нагонит, конно — и о коне уже договорился с Сармаком, болгарином местным, что у пристани ошивался артельщиком. Вот и маячил теперь у березы, сам себе не в силах признаться, что, по всему видать, одурачила его коварная хазарская девка. Ух, змея черноглазая. Ладно, постоять до полудня, а потом уж искать Сармака… С которым он не только о лошадях договорился, но и кое о чем другом, что посторонним покуда знать не надобно. Впрочем, о том после…

— Здрав будь, Истома-хакан! — Вздрогнув, Истома Мозгляк обернулся. Надо же — Имат, приказчик хазарского купчишки Вергела. Малоприятная встреча. И чего он тут трется? Здесь ведь и ладожских много. Как бы не вылезла наружу тайна пожара да девок. Впрочем, там одна девка была. А если этот косоглазый хазарин будет болтать языком или требовать за молчание мзду? Что ж, потребует — получит. Нож под третье ребро!

— Вот. Велено передать, Истома-хакан. — Имат с усмешкой вытащил из привязанной к поясу калиты… синий обломок браслета.

— Халиса? — настороженно переспросил Мозгляк.

— Она, — кивнул хазарин.

— Ну, тогда что стоишь? Давай гони монеты, Имат-хан, да побыстрее, мне торопиться надо.

— Нет монет. — Имат поцокал языком.

— Что?!

— Есть гораздо лучшее… — Приказчик кивнул за прилавки, где на небольшом холмике у зарослей вербы под охраной двух стражей Вергела стояла юная златовласая девушка, бледная, как смерть.

Истома нахмурился. Вот, значит, как расплатилась с ним Халиса. Ну, змеища! Не входило в его планы возиться с рабынями, ох, не входило… Ну, да что ж. Дареному коню в зубы не смотрят. Могла ведь хазарка и вообще ничего не дать, и зачем только он, Истома Мозгляк, ей поверил? Глаза, что ли, темные околдовали? А ведь и впрямь, выходит, околдовали! Ну, делать нечего…

— Ладно. Веди, показывай свою девку.

Истома узнал ее сразу, глаз наметан был. Хмыкнул — бывают же совпадения! Впрочем, пока шел, подумал — и особо теперь не бранил Халису. Вроде как не за что было. И в самом деле, если разобраться, у рабыни, даже самой красивой, в Ладоге — одна цена, здесь, в Булгаре, — совершенно другая, а уж в Хазарии, где-нибудь поближе к теплому морю… Такая красавица-златовласка — а что девчонка красивая, Истома заметил еще тогда, в лесу, — целое состояние может стоить, если умело продать купцам халифата. Они возьмут, точно возьмут, и возьмут дорого, очень дорого… правда, если девка не порченая.

— Она девственна? — Оглядев невольницу с ног до головы, Истома сорвал с ее груди рубище. — Давай-ка проверим…

Пунцовая от стыда, Ладислава закричала, но тут же умолкла, получив хорошую оплеуху. Оттащив рабыню за кусты, подальше от нескромных глаз, стражники по приказу Имата повалили ее на траву. Содрав остатки одежды, Истома деловито помял девичью грудь — ничего грудь, упругая, стоячая, с горячими твердыми сосками, правда, не очень большая, ну да не беда, найдутся и на такую охотники. Провел руками по животу — плоский, мягкий. Проник ниже… Девушка застонала. Действительно, девственница.

Встав, Истома довольно потер руки. Рядом тяжело дышали Имат и его воины. Нащупывая за поясом кинжал, Истома подозрительно покосился на них. Как бы чего не вышло, ишь, как дышат, жеребцы.

Да и сам он не из камня, правда, себя контролировал, знал — о будущем надо думать, о будущем! Лишний кусок серебра или золота — они ж никогда не помешают. За такую девицу подобных кусков отвалят изрядно. Только бы довезти. А для похоти — мало ль в караване Лейва рабынь, правда уже порченных, для честной торговлишки непригодных.

— Ну, что встали? — невежливо обратился Истома к хазарам. — Проваливайте. Хозяйке — нижайший поклон.

Проводив их долгим взглядом, Истома взглянул на плачущую девчонку.

— Не реви, дура, — как мог, утешил он. — Скоро, может, каганшей станешь! Или даже любимой женою багдадского князя — халифа!

— Не хочу я каганшей… — еще пуще зарыдала Ладислава. — Я домой хочу…

Неожиданно быстро она вскочила на ноги и бросилась бежать. Истома догнал ее в три прыжка, заломил руку, бросил на землю… Хотел было пнуть, да сдержался — нечего собственное богатство портить. Надавал по щекам оплеух, да и сказал только:

— Пойдем!

Руки связав, потащил за собой, знал — куда. В то место за леском, укромное, где не так давно стояли становищем восточные купцы — торговцы живым товаром. Подвел поближе, к дереву привязал. Не поленился, самолично откопал яму, нашел, что искал, — белое, мягкое, окровавленное, уже чуть попахивающее гнилью. Поднес к самому носу невольницы:

— Знаешь, что это такое? — Та покачала головой.

— Девичья кожа. И сдирали ее с живой. Больно уж упрямой оказалась девица. — Истома усмехнулся, вспомнив, как самолично проделывал подобную процедуру, будучи стражником при караване знаменитого сирийца Али-бея. Да, поносила судьба по земле-матушке. И сейчас с этой вот златовласки стащить смог бы кожу-то, да вот только будущего серебра-золота жалко. Уж что-что, а серебро-золото Истома считать умел.

Девчонка побледнела, вот-вот сомлеет.

Истома еще раз сунул ей подгнившую кожу к носу:

— А мясо муравьи сожрали. Уж и мучилась, бедная. А и поделом: не будь упрямой. Показать кости?

Белая, словно снег, Ладислава в ужасе завертела головой.

— Ну, как знаешь. — Истома двумя пальцами взял девушку за подбородок. — Знай, девка: будешь покорной — будешь в неге, никто тебя и пальцем не тронет, а невинности только в гареме лишишься, и кто знает, ради красоты твоей не сделает ли тебя халиф или каган главной женой? Тогда все пред твоими ногами ползать будут. А будешь дурить — смотри… Видела, что с непокорными дурищами бывает. Ну так как, сама пойдешь или подогнать?

— Сама, сама… — закивала девушка, в васильковых глазах ее читался дикий ужас.

Довольный проведенной беседой, нарочно не оглядываясь, Истома Мозгляк зашагал к пристани. За ним, изо всех сил стараясь не отставать, поспешала невольница Ладислава. Не доходя до пристани, они свернули к лесочку, где, как и договаривались, поджидал их угрюмый болгарин Сармак со свежими лошадьми.