Разгневав своих главных покровителей в сенате, следующим шагом Марий отказался умилостивить городской плебс, поддерживавший его попытки провести реформу системы голосования. Незадолго до этого один из его коллег-трибунов представил законопроект, предусматривавший увеличение общественной доли зерна, продающегося по контролируемым ценам, которую учредили еще Гракхи. В Риме эта законодательная инициатива пользовалась огромной популярностью, но Марий наложил на нее вето, назвав бесполезной подачкой, которая только подточит в республике мораль. И поскольку plebs urbana нуждался не в бранном морализаторстве, а в дешевом хлебе, закончить свой срок в должности трибуна Марий умудрился изгоем не только для Палатинского холма, но и для форума.

Но, несмотря на сомнительные политические инстинкты, Марий все равно двинулся дальше вперед, на поводу своих амбиций, и либо в 118-м, либо в 117-м гг. до н. э. принял участие в выборах эдила. Видимо, он считал, что год на этой должности позволит ему вернуть благосклонность народа, но во время выборов эдила конкуренция была куда жестче, чем при избрании магистратов ниже рангом. Если трибунов или квесторов ежегодно избирали по десять человек, то эдилов – всего четыре. Ни связи, ни деньги гарантировать победу не могли – а для novus homo из числа италиков, которые настроили против себя и оптиматов, и популяров, никаких гарантий не могло быть вообще.

Сначала Марий выставил свою кандидатуру на должность старшего эдила, но по ходу выборов увидел, что набирает угрожающе малое количество голосов. Видя, что впереди его ждет неминуемое поражение, он переменил решение и принял участие в выборах младших эдилов. Подобное рискованное предприятие хоть и выходило за рамки условностей, но закону не противоречило. Эти выборы Марий тут же проиграл. После полученного им унизительного двойного поражения, до конца его многообещающей политической карьеры оставалось всего ничего. Но по ту сторону Средиземного моря уже назревали события, благодаря которым ему вскоре предстояло вихрем ворваться в узкий круг тех, кто вершил в Риме власть.

Нумидийское царство располагалось на северном побережье Африки и примерно соответствовало современному Алжиру. В его основе лежали скотоводство и морская торговля, в то же время оно снискало славу благодаря мастерскому владению его жителей искусством верховой езды. Нумидийцы поставляли самых лучших кавалеристов во всем Средиземноморье. В течение многих поколений ее предоставляли в распоряжение соседнего Карфагена, но в самый разгар Второй Пунической войны великий нумидийский царь Массинисса переметнулся на сторону римлян и в решающей битве против Ганнибала в 202 г. до н. э. сражался бок о бок со Сципионом Африканским. После этого он правил страной от имени Рима еще пятьдесят лет и умер только в 148 г. до н. э., когда легионы республики возвратились, чтобы раз и навсегда разрушить Карфаген. Как проконсул Рима и личный друг нумидийской царской семьи, Сципион Африканский распределил владения последнего монарха между его тремя сыновьями, но то ли по какой-то случайности, то ли в результате чьего-то умысла единственным правителем Нумидии стал только один из них – Миципса.

Царь Миципса входил в число тех, кого Эмилиан в 133 г. до н. э. попросил сформировать вспомогательные войска для окончательного завоевания Нуманции. Он не только с радостью согласился, но и нашел отличного командующего, возглавившего поход, – своего незаконнорожденного племянника Югурту. Тот хоть и был плодом внебрачной связи, но всегда оставался в сфере притяжения царской семьи и пользовался популярностью при дворе. Бог наделил Югурту «физической силой, привлекательной наружностью, но в первую очередь энергичным умом»[109]. Несколько лет Миципса видел в Югурте своего потенциального наследника, но когда у него родились собственные сыновья, тот превратился в проблему. А на войне лихого князя могли убить, что стало бы подходящим решением. Но такая игра явно содержала в себе немалый риск – а что, если по возвращении Югурта станет популярен, как никогда раньше?

В Нуманции Югурта на всех без исключения произвел впечатление. «Юный нумидиец никогда не ошибался в своих суждениях и всегда преуспевал в любых начинаниях. К тому же, он обладал великодушным характером, находчивостью и остроумием – качествами, благодаря которым ему удалось завязать узы близкой дружбы со многими римлянами»[110]. Бок о бок с союзниками Югурта узнал, как в действительности римляне воюют и как реализуют свою политику. Разобрался в их военной тактике. Увидел их скрытые недостатки. Но самое главное – изучил пороки. Заметив, что Югурта усваивает эти уроки, Эмилиан отвел молодого нумидийского князя в сторону и предостерег слишком полагаться на взятки и дары, когда ему хочется добиться своего. «Опасно покупать у некоторых то, что принадлежит многим»[111], – сказал ему Эмилиан. Но этот урок Югурта так и не усвоил.

После осады Нуманции он не только вернулся домой живым, но и привез с собой восторженное письмо Сципиона Эмилиана, который писал в нем: «Отвага вашего Югурты в Нуманции буквально бросалась в глаза, о чем вы, уверен, с радостью узнаете. Благодаря своему служению, он стал нам дорог и мы приложим все усилия с тем, чтобы его также полюбили сенат и народ Рима»[112]. Перед Миципсой встала настоящая дилемма – теперь, когда Югурта возвратился, получив одобрение Рима, он не мог от него избавиться. Ему оставалось только одно – заключить его в объятия. Царь его официально усыновил, сделав одним из трех законных наследников трона.

В 117 г. до н. э. старый Миципса умер и Нумидия оказалась в руках трех человек: Югурты и двух его младших, и при этом не родных, братьев – Адгербала и Гиемпсала. Они хоть договорились разделить поровну царство и казну, но Югурте делиться с другими оказалось не интересно. С помощью подкупа его шпионы забрались к Гиемпсалу в дом, нашли в шкафу съежившегося от страха царя и отрезали ему голову. Когда об этом убийстве сообщили Адгербалу, он собрал войско, но за годы командования нумидийской армией Югурта завоевал преданность всех лучших солдат. Адгербалу же удалось мобилизовать лишь неопытных новобранцев, которым не хватало как верности, так и подготовки. В ходе их первого и последнего боя армия Югурты разгромила силы Адгербала. Не чувствуя себя больше в безопасности где бы то ни было в Нумидии, царь Адгербал решил искать убежища в Риме – единственном месте, которое пришло ему на ум.

Узнав о волнениях в Нумидии, сенат пришел в возмущение и разрешил Адгербалу объясниться с посланниками Югурты. Стороны, как нетрудно догадаться, стали обмениваться взаимными обвинениями. Адгербал назвал брата «самым скверным человеком на всей земле»[113], братоубийцей, развязавшим войну. Посланцы же Югурты утверждали, что в действительности проблему представляли как раз Адгербал и Гиемпсал, в то время как Югурта действовал лишь в целях самозащиты. А потом добавили, что Адгербал «жалуется только потому, что ему не дали никому навредить»[114]. Обсудив вопрос, сенат согласился послать в Нумидию комиссию из десяти человек, чтобы провести дальнейшее расследование и вынести квалифицированное решение.