Возглавил эту комиссию не кто иной, как Луций Опимий, который теперь, разрушив за свою карьеру Фрегеллы и уничтожив Гракхов, вошел в когорту государственных мужей, признанных старейшинами. При встрече Югурта проявил к ним полагающееся уважение и почет, поклявшись подчиниться вынесенному ими вердикту. Опросив участников событий и осмотрев карты, члены комиссии решили не притеснять ни одного из царей, а вместо этого вернуться к принципу совместного правления. Затем поделили Нумидию пополам – Югурте достались плодородные земли в глубине континента, а Адгербалу прибрежные равнины. После чего сенаторы собрали вещи и уехали, теша себя надеждой больше никогда не слышать о погрязших в распрях нумидийских царях.

В ходе обсуждения нумидийского вопроса некоторые сенаторы поддерживали больше Югурту, чем кого-то еще, причем было известно, что доверенные лица Югурты явились в Рим с «большим количеством золота и серебра, используя его, чтобы, во-первых, осыпать подарками старых друзей, а во-вторых, приобрести новых – одним словом, без промедления добиться щедротами чего только возможно»[115]. Поддержка, оказанная этими новыми друзьями Югурте, несколько озадачивала, ведь нумидийское взяточничество было «бесстыдным и пользовалось дурной славой»[116]. Дошло даже до того, что Скавр подверг коллег за их поведение критике, опасаясь, как бы столь «неприкрытое мздоимство не вызвало возмущения народа»[117].

Но приведенный здесь рассказ о позорном взяточничестве – это еще не все. Для поддержки Югурты многим в сенате деньги не требовались. Было немало тех, кто служил с ним бок о бок в Нуманции, считая храбрым, образованным и достойным союзником Рима. Поэтому есть все основания полагать, что подарков таким старым друзьям, чтобы они поверили в историю, рассказанную бывшим товарищем по оружию, потребовалось совсем немного. Адгербала они не знали. Зато знали Югурту и очень ему симпатизировали. Во всем остальном деньги и дары любой иноземной делегации принимались в качестве достойной платы за то, чтобы допустить ее во внутренний дворик любого сенатора. Это при том, что политикой некоторых всегда заправляет их кошелек; Югурта задействовал всех, кого только смог.

Пока разворачивались все эти события, Гай Марий предпринимал шаги, чтобы опять оказаться на коне. Не унывая после поражения на выборах эдила, в 116 г. до н. э. он выставил свою кандидатуру на должность претора. И хотя Метеллы препятствовали попытке бывшего клиента ее занять, «новый человек» Марий выиграл, заняв в списке победителей последнее место.

Тут же поползли слухи о том, что сторонники Мария для того, чтобы обеспечить другу нужное количество голосов, обманным путем включили рабов в очередь тех, кто пришел сделать свой выбор. Вскоре после выборов его обвинили в фальсификациях. Судебное разбирательство, в ходе которого были опрошены свидетели обеих сторон – включая и Кассия Сабако, того самого друга Мария, который якобы включил в очередь для голосования лиц без гражданства, – затянулось на несколько дней. Также вызвали Гая Геррения, еще одного знатного покровителя Мария. Но тот отказался прийти, сославшись на освященный временем правовой принцип, в соответствии с которым патрону не вменялось в обязанность свидетельствовать против своего клиента. От этой обязанности его освободил сам Марий, заявив, что после избрания претором он больше не был чьим-либо клиентом. Суд, казалось, намеревался вынести Марию обвинительный вердикт, но жюри присяжных по возвращении всех удивило – его голоса разделились поровну. Подобные ситуации римское правосудие трактовало в пользу обвиняемого, и Марий стал претором.

Невзирая на его победу, для Метеллов 115 г. до н. э. все равно оставался рекордным. Ловкий Скавр выиграл выборы консула, в то время как его коллегой на этом посту стал другой представитель рода Метеллов. Еще один выиграл должность цензора. Доказательством того, что за кулисами дергал за ниточки именно Скавр, служит тот факт, что этот самый цензор назначил его сенатским принцепсом. Мало того что этой чести, как правило, удостаивались сенаторы постарше, так ее еще и никогда не оказывали действующему консулу. Поскольку Скавру на тот момент не было еще и пятидесяти, на посту сенатского принцепса он будет оставаться двадцать пять лет, оказывая влияние на ход римской истории с высоты первого номера сенатского списка и первым выступая в ходе любых дебатов. Обеспечив ему это место, цензоры избавили сенат от тридцати двух человек, большинство которых, надо полагать, не были друзьями семьи. Одной из жертв этой зачистки стал Кассий Сабако, близкий друг Мария, которого изгнали за причастность к прошлогоднему выборному скандалу.

После не примечательного ничем года, в течение которого Марий занимался делами в Риме, его отправили в Дальнюю Испанию. О его пребывании там известно совсем немного, хотя известно, что он установил римскую власть на территориях, которые впоследствии стали рассадником разбойников. К 114 г. до н. э. Марий избавил от них регион, и туда приехали подрядчики-публиканы, чтобы эксплуатировать новые копи. Подобно большинству римских чиновников, в службе за границей Марий усматривал возможность сколотить состояние. Поскольку в Рим в 113 г. до н. э. он вернулся очень и очень богатым человеком, мы полагаем, что он просто поддержал притязания кого-то из публиканов на разработку нетронутых, прибыльных копей.

По приезде домой Марий, которому тогда было уже пятьдесят пять лет, вложил свое состояние и многообещающие политические перспективы во взаимовыгодный союз, женившись на шестнадцатилетней Юлии из семейства Цезарей. Это был древний патрицианский род, возраст которого превышал возраст самой республики. Но за несколько столетий он утратил былое влияние, и хотя само это имя оставалось благородным и знатным, кошельки его представителей были пусты. Войдя в семью, Марий принес с собой как энергию, так и деньги. Он оставался все таким же novus homo, но связи Юлиев добавили ему респектабельности, требовавшейся для того, чтобы попытаться совершить прыжок из преторов в консулы, – преодолеть эту пропасть зачастую было не под силу даже тем, кто мог похвастаться связями на самом верху.

В тот самый момент, когда Марий начал охоту на должность консула, без конца от него ускользавшую, в Нумидии воцарился хаос. Три года Югурта и Адгербал еще кое-как сосуществовали, но в 113 г. до н. э. Югурта опять предъявил претензии на единоличное правление царством. Он послал к Адгербалу отряды своих рейдеров, чтобы спровоцировать реакцию брата, а затем выставить себя жертвой. Но тот наживку не заглотил, вместо этого отправив в Рим послов с жалобой на провокацию Югурты. Утомленный нумидийскими склоками сенат, у которого были заботы гораздо важнее, написал Адгербалу ответ, в котором по существу велел разбираться с этой проблемой самостоятельно.

Поняв, что в помощи Адгербалу сенат отказал, Югурта собрал армию и вторгся в ту половину Нумидии, которой правил брат. Тот, желая себя защитить, тоже создал войско, но превосходящие силы Югурты сокрушили его и на этот раз. Адгербал бежал в свою столицу Цирту и укрылся в ней, приказав запереть городские ворота. По всей видимости, молодой царь пессимистично оценивал свои шансы, но несколько итальянских торговцев, которые обосновались в Цирте, убедили его не падать духом – сказали, что раз его притязания на трон поддержат они, то и сенат тоже встанет на его сторону. Поэтому Адгербал послал в Рим еще одно письмо, взмолившись о помощи, а сам приготовился держать осаду.