Второй ответ сената оказался не намного лучше первого. Он отправил к царям трех своих молодых членов, предписав по прибытии в Нумидию приказать Адгербалу и Югурте разрешить конфликт мирным путем. Этим трем сенаторам Югурта поведал свою версию истории, сочинив сказку о том, как ему удалось раскрыть подлый заговор Адгербала и как он себя лишь защищал. Но, попросив пропустить их в Цитру, чтобы выслушать версию Адгербала, послы получили отказ. Обескураженные сенаторы вернулись в Рим предоставить свой доклад. Дураков в сенате не было, поэтому с учетом высокомерного презрения, которое продемонстрировал к ним Югурта, всем стало ясно, что в роли подстрекателя во всей этой истории выступал именно он. Но у него в сенате еще оставались могущественные друзья, зарубившие на корню саму мысль о том, чтобы отправить для наведения в Нумидии порядка легионы.

Вместо этого отправили еще одну комиссию, на этот раз во главе с сенатским принцепсом Скавром. Тот всегда последовательно критиковал Югурту и по приезде в Африку тут же приказал своенравному царю явиться к нему лично. Разбираясь в римской политике, тот понимал, что Скавра необходимо опасаться. После еще одной, последней попытки захватить Цирту, он сдался и предстал перед римлянами. Но в ходе продолжительного разноса, который ему устроил Скавр, Югурта понял, что так и не услышал решительной угрозы отправить в Нумидию легионы. И его осенило, что Скавр приехал, желая не спровоцировать военное вмешательство, а избежать его. Римлян, оказывается, можно было не бояться – они не хотели ввязываться в эту нумидийскую войну.

Пока Скавр в Африке вел переговоры по урегулированию этого вопроса, те самые итальянские купцы из Цирты, которые раньше убеждали Адгербала не терять надежду, теперь советовали ему уступить – сдаться Югурте, после чего оба царя должны были поклясться подчиниться любому решению, которое вынесет сенат. Свою добрую волю Адгербал мог продемонстрировать, выдвинув одно-единственное условие: сохранить ему жизнь. Царь согласился, тем самым совершив роковую ошибку. Едва он вышел за ворота Цирты, как Югурта, не теряя времени, расправился с младшим братом, доставившим ему столько проблем. Несчастного Адгербала арестовали и пытали до смерти.

Если бы Югурта ограничился казнью Адгербала, дело могло бы на том и закончиться. Сенат, скорее всего, признал бы его единоличным царем Нумидии, и жизнь дальше пошла бы своим чередом. Но его люди, войдя в Цирту, тут же бросились жестоко мстить каждому ее жителю. Поступил приказ убивать каждого, «у кого в руках окажется оружие»[118], но его истолковали слишком вольно, что привело к истреблению не одной сотни человек, включая и итальянских купцов. Именно с этого момента для Югурты все пошло не по плану. Даже не желая втягиваться в нумидийский конфликт, сенат не мог игнорировать массовое убийство соплеменников.

В Риме воцарилось единодушное убеждение в том, что Югурта зашел слишком далеко. Но что еще хуже, общественное мнение признавало, что сенат долгие годы плохо вел нумидийские дела. На форуме давно ходили слухи о взяточничестве и коррупции. Когда пришла весть о последнем акте насилия Югурты – садистском истреблении италийцев – трибуны потребовали от сената предпринять какие-то действия. Эффективные действия. Действия военного характера.

Тот уступил. Луций Кальпурний Бестия, избравшийся в том году консулом, получил назначение в провинцию Африка и приказ готовить легионы. Собирая армию, Бестия также подобрал себе в старшие советники группу влиятельных легатов. В их число вошел и Скавр, позаботившийся о том, чтобы оказаться в штабе Бестии. Поскольку один раз ему не удалось удержать легионы от похода в Нумидию, теперь он стремился к мирному разрешению кризиса. Прения между Бестией и Скавром вращались вокруг вопроса о том, насколько им следует продемонстрировать силу, чтобы заставить Югурту подчиниться.

Сам царь, узнав, что Рим мобилизует силы для принятия мер, удивился. Он считал, что раздарил достаточно денег, преследуя цель никогда не сойтись с римлянами в бою, – и что для этого им достаточно ненавистна мысль о военном вторжении в Нумидию. И в ответ смог придумать только одно. Югурта снарядил одного из своих сыновей в Рим, дав ему в придачу двух близких друзей, и велел взять еще больше денег, чтобы подкупить сенат и вновь подчинить его своей воле. Но политические ветра к тому моменту уже переменились. Сенат запретил нумидийцам входить в Рим и предписал в течение десяти дней покинуть пределы Италии. Летом 111 г. до н. э. легионы Бестии отплыли в провинцию Африка и оттуда двинулись к границам Нумидии. Узнав, что легионы вторглись на его территорию, Югурта послал к Бестии своих доверенных людей. Послы сообщили консулу, что завоевание Нумидии обернется продолжительной и дорогостоящей военной кампанией, добавив, что для всех будет лучше прийти к какому-нибудь соглашению. После этого Югурта уже лично приехал к Бестии и Скавру и они втроем устроили совещание в узком кругу. Во время этой встречи было решено, что в обмен на репарации в виде «тридцати слонов, большого числа лошадей и скота, а также незначительного количества серебра»[119], Рим признает Югурту единоличным царем Нумидии и все разъедутся по домам. Формальный характер проведенной военной кампании, равно как и слишком вольготные условия соглашения, по возвращении в Рим вылились в огромный скандал, однако Скавр надеялся, что этот фарс положит кризису конец. Теперь, став единоличным царем Нумидии, Югурта больше не будет представлять собой угрозу, и сенат сможет сосредоточить усилия на северной границе – гораздо более опасной и уязвимой.

Но фарса оказалось недостаточно. Городской плебс надеялся, что Бестия привезет полную капитуляцию Югурты, но вместо этого гонцы принесли шокирующую весть, что консул вернулся, выторговав лишь мелкие репарации. В особенности за скандал вокруг нумидийского царя ухватился молодой лидер Гай Меммий, увидев в нем свой проходной билет во власть. Он с самого начала выступал за то, чтобы послать Бестию в Нумидию, а после своего избрания трибуном в 111 г. до н. э. заклеймил позором заминки сената, обвинив его в причастности к преступлениям Югурты. Факты выглядели предельно просто: римскую честь в который раз «свели к нулю жадностью»[120].

Когда весть о соглашении с нумидийским царем достигла Рима, Меммий осыпал порочную алчность сената градом упреков: «Злодеи, чьи руки в крови, люди неимоверной алчности, зловреднейшие и в то же время надменнейшие, которым данное ими слово, приличие, сознание долга, вообще честное и бесчестное – все служит для стяжания»[121]. Вместе с тем, он обругал и народ, который все это допустил: «Вы молча негодовали, глядя, как государственная казна опустошается, как цари и свободные народы платят дань нескольким знатным людям, как одним и тем же людям достались и высшая слава, и огромные богатства»[122]. После чего обратился ко всему Риму: «Заклятому врагу выдан авторитет Сената, выдана ваша держава, в Риме и на войне торгуют интересами государства»[123].