class="p1">Арно пересчитывал дневную выручку, когда дверь в «Спящую сельдь» открылась. Мэтр лениво бросил взгляд на порог — день был не очень хорошим, народу было мало, да и сейчас зал пустовал. Арно никого не ждал и планировал уже закрываться. Увидев вошедшего, Бономэ чуть не обронил монеты.

На пороге стоял доходяга. Выглядел он, как аристократ, которого целый день гоняла толпа брефов от фонаря до фонаря по Фонарной площади Сирэ. Измученный, грязный, едва держась на ногах. Арно даже стало жаль его на какой-то миг. Но с другой стороны, чего жалеть? Бономэ не знал ничего о его делах. Может, весь день бегал от полиции, обчистив чей-то карман. Доходяга был очень похож на мелкого вора, скорее всего, мелким вором и был.

Арно дежурно кивнул ему. Доходяга не отреагировал, зашел в гостиницу, жмурясь и шипя от боли при каждом шаге. Прошел мимо стойки.

— Ужинать будете, мсье? — окликнул его Бономэ.

Доходяга обернулся, тупо уставившись куда-то мимо хозяина, и механически кивнул.

— Все уже остыло, а плиту топить мы будем только утром, — сказал Арно.

Доходяга безразлично махнул рукой.

— Здесь или подать в комнату?

— К… коллекам, — хрипло ответил доходяга и поплелся к лестнице.

Арно быстро смекнул, что, каждый раз вернувшись со своих делишек, все трое запираются у кабирца и что-то обсуждают. Значит, и сегодня не исключение.

Бономэ повеселел, напел себе под нос развеселую песенку из юности и любовно погладил прикарманенную накуду, которой злобный расплатился еще вчера. Арно все забывал отнести ее к себе в коллекцию — он давно собирал монеты, а кабирские накуды все никак ему не попадались. Коллекция была для Арно настоящим сокровищем. Единственным, которое он смог увезти с собой из горящего революционным огнем борделя под названием «Тьердемонд».

— Роза, где ты, mon petitdiable? — крикнул он.

Бруно тем временем поднялся на второй этаж и добрел до комнаты Кассана. Дверь была не заперта. Маэстро не стал искушать судьбу и сразу же вошел в нумер. Все равно ведь сигиец припрется и притащит за шкирку.

Кассан лежал на кровати, тяжело дышал и, кажется, спал. Сигиец сидел на полу у стены. Как обычно, в штанах и распахнутой рубашке, скрестив босые ноги, сложив руки на коленях. Как обычно, глаза были закрыты. И как обычно, он практически не дышал.

Бруно прошел по комнате до стола и упал на стул. Сигиец сразу же очнулся и повернул голову, впившись в него серебряными бельмами. Маэстро уже привык к таким выкрутасам и почти не вздрагивал, а сейчас и при всем желании не смог бы.

— Он согласился? — спросил сигиец, моргнув и вернув себе нормальные глаза, и спокойно задышал.

— Угу, — сонно кивнул Бруно.

Он заохал, задирая правую ногу и кладя ее на колено. Расшнуровал туфлю и, стиснув зубы и зажмурившись, осторожно снял. Оргазмически застонал, избавившись от одной оковы и свободно шевеля пальцами ног в поистершемся уже носке.

— Не боишься, что это подстава? — спросил Бруно, переведя дух.

— Нет, — сказал сигиец. — Он знал, что могу его убить. Хотел помощи и предлагал помощь. Он не лгал. Поэтому риск минимален.

— Но есть же, — заметил Бруно, подняв и положив на колено левую ногу.

— Есть, но в этом нет смысла, — равнодушно повторил сигиец.

Бруно снял вторую туфлю и смахнул выступившую слезу счастья.

— Если в чем-то нет смысла, это не значит, что риск маленький, — произнес Маэстро, разглядывая свои стопы.

— Почему? — спросил сигиец.

— Не во всем, что делают люди, есть смысл, — ответил Бруно, расплываясь в блаженной улыбке вышедшего на волю каторжника.

Сигиец повернул к нему голову и пристально посмотрел на счастливого Бруно.

— Почему? — спросил он.

— Потому что люди.

Сигиец чуть нахмурил брови, что обычно означало глубочайшую задумчивость. Видимо, его прямое, как палка, мышление не могло постичь простейший парадокс «хомо сапиенс равняется овис вульгарис дебилис».

— Когда-нибудь поймешь, если перестанешь убивать каждого встречного, — добавил Бруно, поставив локоть на стол и уронив на ладонь тяжелую голову.

— Тебя не убил, — сказал сигиец.

— Да, спасибо, что напомнил, — кивнул Бруно, не скрывая сарказма. — Не представляешь, как я тебе, бля, благодарен. Кстати, не хочешь спросить, где я столько времени шлялся? — между делом осведомился он.

— Нет, — сказал сигиец.

— Ну и ладно, — безразлично пожал плечами Бруно.

В дверь нетерпеливо постучали.

Глаза сигийца мгновенно заплыли серебром, он пару секунд пристально смотрел на дверь и моргнул.

— Открыто, — сказал он несколько громче обычного.

Ручка повернулась, дверь тихо открылась внутрь. На пороге стояла Роза и, чуть согнувшись и гремя посудой, попятилась в комнату. Повернулась и поднесла к столу поднос, с которого составила блюдо с холодной грудинкой, сыром, нарезанным огурцом, помидором, немного зелени петрушки и укропа, маленький глиняный кувшинчик с вином, пустую глиняную кружку, вилку и нож. На подносе остался только стакан воды. Роза молча повернулась, заметила сидевшего на полу сигийца, вылупила на него синие глаза, едва не опрокинув стакан. Насчитала на его груди четыре шрама от пуль — два из них рядом с сердцем, отметила через весь живот белую полосу от глубокого рваного пореза и еще с десяток следов от мелких колотых и резаных ран, а на правом боку — три борозды от чьих-то когтей. В основании шеи, на левом плече, следы от чьих-то зубов, слишком огромных, чтобы быть человеческими. Правое плечо проткнуто, над правым соском след от ожога, скорее всего, кислотой.

Сигиец перехватил ее взгляд. Девчонка смущенно шмыгнула носом и отошла к кровати Кассана. Сельджаарец не спал.

— Хотите пить? — спросила Роза, стараясь на него не смотреть, и, схватив стакан с подноса, поднесла Кассану ко рту.

Сельджаарец привстал, держась за ребра. Девчонка торопливо влила в него воды, пролив немного на простынь, но Кассан все же как-то напился.

— Сукра, бирам латиф, — с трудом проговорил он, стараясь хоть как-то выдерживать благодарные интонации. — Асма Альджар-Рахим ямтад жамаль эт фааль ант вардат райе нан.

Роза растерянно похлопала на него глазами, так и не поняв, прокляли ее, поблагодарили или позвали стать младшей женой в гареме. Но на всякий случай кивнула, поставила стакан в изголовье и быстро удалилась из комнаты, прикрываясь круглым подносом.

Сигиец посмотрел ей вслед серебряными бельмами. Бруно потер грязные руки, взялся за вилку и насадил на зуб кусок грудинки.

— Где ты столько времени шлялся? — спросил сигиец.

Бруно удивленно выпучил на него глаза, замерев с поднесенной ко рту вилкой, но решился ответить не сразу. Тщательно прожевал кусок, проглотил, насадил на вилку ломтик огурца, задумчиво разглядел его.

— Рад, что спросил, — наконец сказал Бруно. — Знаешь ли, районы осматривал. Интересовался, как люди живут. Бегал от убийц.

Сигиец повернул к нему голову.

— Меня пасли, — беззаботно захрустел огурцом Маэстро. — Пасли, как только я зашел в «Осетра». Может, и раньше пасли, не уверен. А вот потом пасли, ну, когда вышел от Эльзы, точно. Кстати, оно вывело меня так, чтоб меня пасти было удобней, — добавил Бруно, закусив петрушкой. — Хвост я еле скинул, думал, все, но нет. Меня опять выследили и, кажись, очень разозлились, захотели объяснить, что нехорошо хвосты сбрасывать. Если б не доблестные легаши, я б, наверно, и не вернулся. На радостях сунул им полтинник, между прочим, — намекнул он, наливая из кувшинчика вина. — Но отстали. Наверно, решили, что меня повязали, а может, потеряли или просто устали за мной бегать, как-то не интересовался, знаешь ли. Вот, в общем, — Бруно отхлебнул вина. Кислого, теплого, воняющего брагой. — Короче, возле «Осетра» трутся трое, и это только те, кого я заметил, пристально следят, кто спрашивает Эльзу. Все еще думаешь, что не подстава? — Маэстро закинул в рот укроп и показушно прожевал его.

Сигиец дернул щекой со шрамом.

— Не думаю, — сказал он. — Но это ничего не меняет. Нужно разобраться в записях Ратшафта, а он единственный, кто может помочь.

— Так уж и единственный? — Бруно прожевал еще кусок грудинки. — Это ж Анрия. Тут всяких умельцев хватает, надо только поискать.

— Знаешь, где их искать? — спросил сигиец, равнодушно глянув на него.

— Нет, я ж уже сказал, — Бруно поерзал на стуле. — Вот с чем никогда не связывался, так с переписками. И явными, потому что в буквах не силен, и тайными.