Особливо с такими, от которых за версту несет колдунами. Они, знаешь ли, очень переживают за свои секреты и не любят, когда в них кто-то рылом лезет. Мне мое рыло всегда дорого было, — Бруно откусил кусок сыра и поморщился: сыр оказался соленущим, горьким и кислым. И с плесенью, но явно не той, которую нахваливают богатенькие.

— Зачем предлагаешь, если не знаешь? — спросил сигиец.

— Сказал бы, да какая уже разница? — вздохнул Бруно. — Ты все решил. Ты же из этих, которые будут биться в стенку башкой, пока не проломят.

— Это не эффективно.

— Да ну? — лениво усмехнулся Бруно. — Ладно, не обращай внимания. Я же не буквально, это как ее… эта… метамфора, во.

— Ты запомнил их?

— Запомнил, а толку? — отмахнулся Маэстро. — Обычные такие непримечательные рожи. В толпе увидишь — мимо пройдешь. Только взгляд какой-то, птичий, что ли…

— Птичий?

— Ну, наверно, — Бруно раздраженно почесался за ухом. — Не знаю, как объяснить. На твои зенки чем-то похоже. Тоже до жопы пробирает, но по-другому как-то.

— У всех троих?

— Угу, — кивнул Бруно. — Если б не таращились на меня так, я б, наверно, и не расшифровал их. Повезли бы меня опять в какую-нибудь квартиру на беседу… о свежей газете. Но ты бы, конечно, меня спас, да? — он с надеждой посмотрел на сигийца.

— Возможно, — сказал тот, не поворачивая головы. — Если бы нашел твой след. И если бы обсуждали две газеты.

Несколько минут Бруно молча жевал свой ужин и запивал его вином, брезгливо морщась. Вино он не шибко жаловал, от него бывало бурление в желудке и изжога.

Кассан ворочался на кровати, охал и ругался по-кабирски. Сигиец вновь словно бы выключился.

— Слушай, дались тебе эти бумаги? — едва не залив стол соком от брызнувшего помидора, спросил Бруно. — Думаешь, они приведут тебя к твоему Машимаху?

— Не знаю, — сказал сигиец, открыв глаза.

— Тогда чего ты с ними так возишься?

— Потому что в одном из писем упоминался я, садик Барун, — тихо подал голос с кровати Кассан.

— Не понял, — помотал головой Бруно.

Кассан облизнул разбитые губы, перевел дух, чтобы ответить, однако сигиец опередил его:

— В одном из писем говорилось, что компания «Коммерц Националь» намеревается арендовать у компании «Вюрт Гевюрце» складское помещение восемнадцать-три на улице Екатерины, как только адвокат «Вюрт Гевюрце» уладит все вопросы с банком Винсетти и оформит бумаги. Письмо за подписью «J. W.».

Бруно почесался, ничего не понимая.

— Склад восемнадцать-три это мой склад, — хрипло пояснил Кассан. — «Коммерц Националь» принадлежит Адольфу Штерку, не лично, конечно. Подписался так, скорее всего, Йозеф Вортрайх. Он всегда решает за Штерка деловые вопросы. Эти… либле-фойри поделили мою шкуру до того, как содрали с меня. Банк уже конфисковал мое имущество, а «вюрты» уже выкупили его по дешевке и уже начали на нем зарабатывать. Надо было только из меня подпись выбить — «вюрты» любят, когда все по закону.

Кассан тяжело задышал. Его желто-синее от синяков и кровоподтеков, опухшее лицо болезненно сморщилось.

— Сочувствую, — развел руками Бруно. — Но как это связано?

— Хуго Финстер имел договоренность с шамситской бандой джиннлейялов Сарина ар Джаббала шайех-Фарима, — сказал сигиец, — ввозил в Империю через компанию «Тава-Байят» братьев ар Курзан партии олта.

— Ну и что? — Маэстро дернул мочку правого уха.

— А то, садик Барун, — то ли закашлял, то ли засмеялся Кассан, — что олт сбывали через «Коммерц Националь» под видом лекарственного опиума.

— Слушайте, — поерзал на стуле Бруно, — умные, блядь, бошки, я — обычный нищеброд! Пару недель назад я сидел и клянчил мелочь, пока этот, — он ткнул пальцем в сигийца, — меня за шкирку на Ангельскую Тропу не потащил. Мне ваши «вюрты» и «нацьянали» до жопы. По-человечьи объяснить можете, а?

— Если по-человечьи, садик Барун, — полушепотом проговорил Кассан, приложив ладонь к перебинтованной груди, — то Штерк и «вюрты» торгуют в Анрии олтом и имеют с этого садимов динар. Но Ранхар, не подумав о последствиях, отправил Саида ар Курзана в Фара-Азлия, лишив «вюртов» и Штерка солидного куска доходов, и дал им отличный повод подмять под себя мой склад, а заодно и все мое имущество, и использовать его для хранения олта без опаски. Ведь «Коммерц Националь» оформлена на подставных лиц, а значит, ни Штерк, ни «вюрты» к ней не имеют никакого отношения.

Бруно вздохнул. Не очень выразительно и громко, больше, чтобы выразить свое непонимание устройства мира. Сигиец, как и раньше, упрямо смотрел в стену. Только глаза почему-то заволокло серебряной пленкой.

— Ну и пусть себе торгуют, — фыркнул Бруно. — Мне вот ни капли не жалко тех ебанько, которые этим говном травятся. Пусть хоть все передохнут!

— Дело не в жалости, — попытался улыбнуться Кассан. — Торговля олтом — это территория Кабир-Дара. Большая Шестерка договорились, что никто, кроме Файсала ар Квазитвади, не занимается олтом, а Кабир-Дар не лезет в интересы других боссов. На том держался хрупкий мир Большой Шестерки последние несколько лет, — сельджаарец судорожно вздохнул, переводя дух. — Опиум, специи, кофе, чай — тоже хороший товар, но Большая Шестерка попыталась наложить на них руку, когда «вюрты» стали слишком жирными, чтобы с ними тягаться. С ними оказалось проще договориться и подвинуться. К тому же «вюрты» всегда готовы сотрудничать и через своих адвокатов и подставных лиц легализовать чей-нибудь бизнес, а Большая Шестерка — закрыть глаза и не мешать «вюртам», даже если сильно попросят. Выгодное сосуществование, приносящее всем хороший доход.

Пока Кассан говорил, сигиец поднялся на ноги. Левой рукой вынул из ножен за спиной кинжал, раскрутил на пальцах, берясь лезвием книзу, и бесшумно подошел к двери. Прислушался. Молниеносно распахнул ее. Схватил за жилетку растерявшегося, не успевшего ничего сообразить Арно дю Бономэ, втащил в комнату и приставил к его горлу джамбию. Все заняло не больше секунды.

Мэтр Бономэ затрясся, тонко пискнул, уставившись в равнодушные, немигающие серебряные бельма, пронизывающие его насквозь. Кинжал больно кольнул острием в кадык.

— Увижу здесь в следующий раз — убью, — спокойно сказал сигиец, молча вытолкал Арно из комнаты, запер дверь и вложил кинжал в ножны.

Мэтр Бономэ тяжело сглотнул, потрогал морщинистую кожу на горле, еще раз сглотнул, повернулся и на негнущихся ногах засеменил по коридору.

Он так и не услышал ничего вразумительного, но решил, что не очень-то и хотелось. И даже о том, что удалось краем уха разобрать, лучше никому не рассказывать и вообще не вспоминать.

— Так что же это получается? — Бруно не стал ничему удивляться, сделал вид, что ничего и не случилось. — Если Штерк спелся с этими вашими «вюртами»…

—…Значит, Штерк нарушил договор Большой Шестерки, — закончил за него Кассан, когда сигиец дал ему напиться.

— Кроме того Машиах связан со Штерком, — сказал сигиец, вновь усевшись на пол. — Они общались через посредника, но высока вероятность, что встречались лично. Машиах как-то использует его в своих целях. Или Штерк считает, что использует Машиаха.

— И ты все еще хочешь спросить Штерка за его дружка, — констатировал Бруно, просто чтобы констатировать.

— Да, — сказал сигиец. — Но Кассан сказал, что это неразумно.

— Ага, значит, Кассана ты слушаешь, — обиженно хмыкнул Бруно.

Сигиец сделал одолжение и посмотрел на него.

— Кассан предложил разобраться с бумагами Вальдера Ратшафта, — пояснил он. — Расшифровать их. Если в них есть доказательства, что «Вюрт Гевюрце» и Адольф Штерк спелись, эти бумаги можно предъявить Файсалу ар Квазитвади. Если Файсал ар Квазитвади сочтет их достаточным доказательством вины Адольфа Штерка, эб соберет боссов Большой Шестерки. Если Большая Шестерка решит, что Адольф Штерк нарушил договор…

—…Большая Шестерка станет Не Такой Большой Пятеркой, — с мрачным торжеством заключил Кассан. — Ранхару ничто не помешает спросить Штерка о Машиахе, а я спасу свою задницу. Хотя мне придется назвать Квазитвади старшим братом и сделать ему пару одолжений. Но это все равно лучше, чем потерять все.

— Сначала нужно расшифровать бумаги, — сказал сигиец. — И восстановить твои повреждения… вылечить тебя.

— Ничего, — прошипел Кассан, устраиваясь поудобнее. — Ар Катеми так просто не убить. Недаром Альджар свел тебя с моим отцом. А если бы ты смотрел на мою сестру, а не мимо, может, мои племянники вообще стали бы бессмертными.

— Цариэлеби не размножаются, как люди, — сказал сигиец. — Ими становятся те, кого поглотит биртви.

— Это была шутка, Ранхар, — сельджаарец подавил зевок.

— Дания́ так не считала.