Тот подошел ко мне на слабых ногах и сразу же ухватился обеими руками за веревку. Я чуть ли не силой оторвал от нее героя.

– За веревку будешь хвататься, когда надумаешь повеситься, – терпеливо пояснял я. – А сейчас одной рукой цепляешься за вот эти ступеньки, а во второй руке крепко сжимаешь айсбайль. И вгоняешь его в лед… Сильнее, с замаха… Вот, уже лучше. А жюмар шаг за шагом передвигаешь вверх.

Глушков сделал два шага по стене, остановился и, повернув голову, посмотрел вниз.

– Чего уставился? – вздохнул я. – Вниз, голубчик, смотреть не надо. Только вверх. Пошел!

И как лошадку вожжами, подхлестнул его репшнуром. Этот мямлик все-таки не послушался меня и, поднявшись метров на десять, опустил голову и стал смотреть на меня между своих ног.

– Я сейчас свалюсь! – плачущим голосом произнес он.

Айсбайль он вгонял в лед слабо, клюв то и дело выскакивал, и в такие мгновения Глушкова удерживал только жюмар. Одна рукавица слетела с его руки, и он, растопырив пальцы, как птица лапу, неистово царапал ногтями лед. Естественно, он сорвался, но, к счастью, крючья выдержали его тщедушное тело. Глушков кружился на веревке с закрытыми глазами, изо всех сил прижимая ее к груди, и ударялся лбом о ледовые выступы.

Бэл ходил вокруг меня, чертыхался, плевался, глядя то себе под ноги, то на Глушкова, потом ухватил конец веревки и приналег на нее. Мы подтягивали вверх Глушкова, насколько это было возможно, насколько он успевал передвигать жюмар и отталкиваться от стены. Когда его разворачивало спиной к стене, мы останавливались и ждали. Глушков размахивал айсбайлем, как изможденный каторжник на каменоломне, отсекал от стены куски льда, которые пикировали точно нам на головы; растопырив ноги, он пытался вогнать передние зубья "кошек" в лед, но вонзались почему-то боковые или задние. Словом, все получалось до невозможности плохо.

Бэл скрипел зубами у меня над ухом.

– Послушай, – процедил он. – Таких участков будет еще много?

– Много, – сказал я относительную правду. – Можно сказать, что весь маршрут состоит из таких стен.

– И откуда он взялся на нашу голову! – проворчал Бэл.

Я вдруг кстати вспомнил великий рассказ О.Генри о вожде краснокожих и предложил:

– А ты ему заплати, чтобы он оставил вас в покое.

– Что?! – вспылил Бэл, глядя на меня дикими глазами. – Заплатить?.. Ну ты остряк!

Мы обменялись еще несколькими малозначимыми фразами и, наконец, благополучно затащили Глушкова не карниз.

– Надеюсь, ты не бросишь девушку на произвол судьбы? – спросил Бэл, пристегиваясь к страховке.

– Не задавай глупых вопросов, – поторопил я его.

Бэл, несмотря на свой немалый вес, поднимался достаточно уверенно. Ему не хватало ловкости и гибкости, но этот недостаток он компенсировал силой. Он легко подтягивался, ухватившись за древко вбитого в стену айсбайля, вставал на одной ноге, удерживаясь всего на паре зубьев, и на протяжении всего маршрута ни разу полностью не загрузил страховку.

Я пошел по стене своим излюбленным способом: при помощи двух айсбайлей, которые я поочередно вбивал в лед, попутно вывинчивая крючья. Они уже не были здесь нужны; на обратном пути, если все обойдется, мы спустимся простым и надежным способом, при котором используется всего один верхний крюк и двойная веревка – дюльфером.

Над срезом карниза торчали немые головы. Мои спутники и мои недруги следили за мной. Я не привык к зрителям, и это неожиданное присутствие свидетелей, внимание ко мне, как к спортсмену– профессионалу, оказалось на удивление приятным. Стараясь оправдать надежды болельщиков, я работал на грани возможного, как и подобает горноспасателю и, смею утверждать, демонстрировал высокий класс восхождения.

18

Тенгиз не дал мне даже выбрать веревку и снять с рук петли ледовых молотков, подтолкнул в спину и повел вдоль узкой поперечной трещины к черному скальному бастиону.

– Это, спасатель, по твоей части, – сказал он неопределенно.

Рядом со скалами стояли Бэл и Гельмут и смотрели себе под ноги. На снегу полыхало яркое оранжевое пятно пуховика. Мне сразу стало ясно, что это. Гельмут не расслышал Тенгиза и перепутал слово "труп" с "трубой".

– Сорвался со скалы, – сказал Бэл, кивая на то, что лежало у его ног.

Я сел на корточки, рассматривая замерзшее тело альпиниста, одетого в оранжевый комбинезон из скользкого каландрированного капрона, туго перетянутого страховочной обвязкой. Он лежал на боку, поджав к животу ноги, словно страдал от холода и пытался сберечь остатки тепла. Приоткрытый рот был набит снегом, под носом застыли две черные льдинки запекшейся крови. Похоже, что при падении он ударился о камни головой. Шапки на покойнике не было, и волосы, вмерзшие в лед, выгорели на безжалостном солнце почти до белизны.

Я тронул рукой страховочный карабин с привязанным к нему обрывком веревки, свинтил муфту и снял его. Веревку слегка прихватило морозом, но я без усилий оторвал ее от льда и намотал на руку. Конец веревки, явно обрезанный острым предметом, показал Гельмуту. Тот кивнул:

– Это не есть обрыв.

Снова присел у трупа. Комбинезон был расстегнут до пояса, и на бежевый свитер покойника, играя радугой, опускались снежные опилки.

Я поднял глаза и посмотрел на Тенгиза.

– Ты обыскивал?

– Кого обыскивал? – не сразу дошло до него. – Этого… покойника, что ли? Не обыскивал я его, делать мне больше нечего.

Я выпрямился.

– Послушай, не надо прикидываться идиотом! Молнию расстегнули буквально только что, несколько минут назад! Снег не успел запорошить свитер!

Тенгиз выпучил глаза.

– Ты что на меня наезжаешь, конь бенвентийский! На кой хрен мне покойника обыскивать? Я поссать на него брезгую, а ты говоришь – обыскивал.

Я перевел взгляд на Бэла. Тот пожал плечами.

– Я не прикасался к нему… А чего, собственно, ты всполошился? Какая тебе разница, обыскивали его или нет?

– Для меня – большая. – Я просунул руку под пуховик мертвеца и нащупал нагрудные карманы. Так и есть! Пусто!

Если этот альпинист регистрировал свой маршрутный лист в нашей КСС, потом пропал без вести, а я своевременно не организовал поиск, то за такую халатность меня в два счета уволят с работы и дисквалифицируют. За последний месяц, если не ошибаюсь, заявки на восхождения подали пять команд. Две российские – Питер и Самара, львовяне из альпклуба "Карпаты", азербайджанцы из команды "Базардюзи" и, естественно, по всем правилам были зарегистрированы мои гости в лице Гельмута и Мэд. Кто этот несчастный? Из какой команды? Без документов я не мог этого установить.

– Ну ладно, – сказал я, застегивая "молнию" комбинезона. – Поиграли – и хватит. Это уже не смешно.