Во время работы над докторской диссертацией Дарби никогда не попадалось имя Синклера. Быть может, в то время его исследования действительно считались радикальными. Но теперь, в двадцать первом веке, никто уже не удивлялся тому, что причины агрессивного и девиантного поведения коренились в трудном детстве.

Рид поднырнул под нависающей балкой и повел их по длинному коридору, который выходил в большой, прямоугольный вестибюль с дверями по обеим сторонам. Дарби провела лучом фонаря по комнатам с разбитыми окнами. Они были всевозможных форм и размеров. И все до единой пусты.

— Это бывшие кабинеты врачей, — пояснил Рид. — Вы бы только видели, какая здесь стояла мебель! Сплошь антиквариат. Какой-то пройдоха оптом скупил ее, вывез, продал и составил себе приличное состояние.

Он остановился перед большой комнатой с широким витражным окном.

— А здесь находился кабинет директора клиники. Ваш приятель-полицейский задержался здесь ненадолго, просто стоял на пороге и смотрел, будто вспоминал что-то. Он ничего не сказал, просто…

— Что? — поторопила его Дарби.

— Это не имеет никакого значения, правда. Странно, но не более того. Я вдруг вспомнил, что он так и не снял свои очки. Я предложил ему сделать это в свете того, куда мы направлялись, но он не обратил на мои слова внимания и шел с таким видом, словно знал здесь каждый уголок.

Дарби спустилась вслед за Ридом на три пролета по пыльной лестнице, а вокруг нее стонало и поскрипывало древнее здание. Через десять минут Рид остановился перед старой стальной дверью и лучом фонаря высветил едва различимую надпись: «Палата С».

— Здесь пациентам делали префронтальную лоботомию, — сказал он, открывая дверь. — Смотрите под ноги. Даже зимой на плитках скапливается влага. Мы заблокировали эту часть здания, так что попасть сюда не легче, чем влезть блохе в задницу. Пол чертовски скользкий.

Окон в помещении не было, и здесь царила угольно-черная темнота. В воздухе ощущался явственный запах плесени и сырости. На стене висели проржавевшие часы «Дженерал электрик». Дарби заметила несколько кранов. Наверное, на них надевали шланги, чтобы смыть кровь. Она мельком подумала о том, скольким же пациентам пришлось перенести то, что некогда считалось прогрессивным медицинским способом излечения умственных расстройств.

Под тяжелыми шагами Рида жалобно поскрипывала отсыревшая плитка пола.

— Когда я начинал работать здесь, в этой комнате еще стояли стальные столы с кожаными ремнями. Врачи проводили здесь и лечение электрошоком.

Дверь в дальнем конце пронзительно заскрипела, когда он распахнул ее. Коридор за ней пребывал в полуразрушенном состоянии. Дарби проследовала за Ридом через очередной холл и очутилась в просторном двухэтажном помещении, которое живо напомнило ей тюрьму. По обеим сторонам тянулись камеры, каждая стальная дверь была снабжена засовами и глазком, чтобы врачи могли присматривать за пациентами. Двери покрывала ржавчина, комнаты выглядели пустыми и голыми.

— Это и есть крыло «С», — сказал Рид. — Ваш коп подходил вот к этой комнате.

Он направил внутрь луч фонаря и внезапно отшатнулся от двери. Дарби отодвинула его в сторону и заглянула в камеру.

К стене под подоконником кнопками была прикреплена фотография, моментальный снимок женщины с длинными светлыми волосами, разделенными посередине на пробор. У нее были проницательные голубые глаза, выделявшиеся на загорелом лице. Она была одета в блузку с белым воротником.

— Сегодня днем ее здесь не было, — заявил Рид. — Готов поклясться в этом на стопке Библий.

Дарби не сводила глаз с подоконника. На нем над фотографией стояла статуэтка Девы Марии — такая же самая, как и те, что были зашиты в карманы Эммы Гейл и Джудит Чен.

Дарби повернулась к Брайсону, который завороженно разглядывал статуэтку Богоматери.

— Вы знаете эту женщину?

Брайсон отрицательно покачал головой.

Дарби внимательно рассматривала снимок. Он был отпечатан на плотной глянцевой бумаге. На обороте его не было никаких надписей, ни даты или отметки времени. Наверное, его могли отпечатать на компьютере, решила Дарби. В любом фотоателье и аптеке стояли кабинки, в которых, имея карту памяти, за несколько минут можно было распечатать цифровую фотографию.

— Не могли бы вы оставить нас на несколько минут одних?

Мистер Рид кивнул головой в знак согласия. Отойдя от камеры, он присоединился к двум другим полицейским, которые бесцельно бродили по помещению. Лучи их фонарей скрещивались и вновь разбегались в стороны, пока они осматривали комнаты-камеры на обоих этажах. Дарби повернулась в Брайсону.

— В багажнике моей машины лежат пакеты для сбора вещественных доказательств и запасной комплект судебного эксперта. Я могу самостоятельно осмотреть и обработать эту комнату, а вы станете свидетелем, если мы обнаружим здесь что-нибудь. Это будет быстрее, чем вызывать специалистов из лаборатории.

— А кто будет делать снимки?

— У меня есть «полароид» и цифровая фотокамера.

В кармане у Дарби завибрировал сотовый телефон.

— Ну и как вам понравился «Синклер»? — поинтересовался Малколм Флетчер. — Похоже на чистилище, верно?

— Не знаю, мне трудно судить об этом, — ответила Дарби, делая знак Брайсону. — Я никогда не была в чистилище.

— Разве вы не читали Данте? — продолжал язвить Флетчер. — Или этому в школе больше не учат?

— Я читала «Paradiso».[15]

— Да. Хорошие девочки-католички всегда сначала узнают о рае, не так ли?

Флетчер рассмеялся. Брайсон стоял позади Дарби. Она держала телефон на некотором расстоянии от уха, чтобы ему было слышно.

— Монахиням следовало заставить вас прочесть первой «Purgatorio»,[16]— сказал Флетчер. — Там Данте описывает чистилище как место, в котором страдание обретает реальную цель, способную привести к искуплению, если только вы согласны проявить терпение и настойчивость. А вы согласны их проявить?

— Я нашла комнату с фотографией.

— Вы узнали женщину?.

— Нет. Кто она?

— А что вы думаете о статуэтке Девы Марии?

— А разве она должна что-то значить?

— Сейчас не лучшее время для уклончивых ответов, Дарби. Момент откровения вот-вот наступит.

— Давайте поговорим о женщине на фотографии. Для чего вы оставили ее здесь?

— Мне было бы легче отвечать на ваши вопросы, если бы вы ответили на мой, — заявил Флетчер. — Статуэтка на подоконнике — точно такая же, как и те, что вы обнаружили в карманах Эммы Гейл и Джудит Чен?