И повернувшись к доктору Эньо, я спросила:

- Сколько времени вам потребуется?

- Четверть часа, - ответил врач, направляясь к своему столу.

В этом вопросе он был полностью на моей стороне, как впрочем был бы и любой представитель его профессии.

Дело о магах старой школы «Генверт» стало в свое время не просто резонансным, оно вызвало шок и ужас у всего цивилизованного общества. Опыты над людьми, закрытые лаборатории где выращивали трехголовых, четырехногих и прочее детей, вмешиваясь в формирование ребенка на этапе эмбрионального развития, массовая гибель подопытных, который заражали наиболее опасными заболеваниями и оставляли мучительно умирать, отслеживая все стадии болезни, и собственно ее развитие… Это было ужасно. Это было страшно. И это было необратимо. Самым страшным стал именно факт необратимости.

Магом старой школы мог стать далеко не каждый маг, для этого требовался уровень практически равный отметке десять и выше на шкале магоизмерителя, а потому, спустя какое-то время представители этого научно магического течения почувствовали себя… чем-то вроде богов. Как минимум, они возомнили, что находятся выше законов как государственных, так и морально-этических. А их отношение к обычным людям было чем-то сродни отношению к грязи под ногами.

Все это терпели достаточно долго, пока один из сбежавших лаборантов университета Генверт, не обнародовал факты проводимых там опытов над людьми…

И едва газеты пустили эту информацию вместе с фотографиями на первые полосы, на улицы вышли все. Не только простые люди – но так же и маги, врачи, ученые, вся интеллигенция. Это был шок, который сплотил народ воедино, и народ жаждал справедливости. Судебные разбирательства длились больше года, некоторые из заседаний приходилось проводить в закрытом режиме, но резонанс все же был слишком огромным - оглашение приговора прошло на городской площади. Пятьдесят пять казненных по делу «Генверт», более ста семидесяти получили печати, перекрывающие доступ к магическим силам, магия старой школы была объявлена вне закона, сжигались учебники, научные труды бесчеловечных ученых и… кончали самоубийством практически все бывшие подопытные, даже те, кого удалось спасти. Просто потому что программу на самоуничтожение в них заложили ранее, а снять ее можно лишь в первые несколько минут, и то не всегда получается. А потому не было ни сочувствия ни сожаления по поводу приведенных в исполнение смертных казней… потому что еще год после смерти тех, кто оказал влияние на подопытных, эти подопытные убивали себя, несмотря на все предпринятые меры, несмотря на то, что некоторых практически привязывали к постелям, пытаясь спасти… Не вышло - если у них не было возможности убить себя как-то иначе, они просто прекращали дышать. Истории были одна страшнее другой, ведь убивали себя даже маленькие дети, спасенные из лабораторий еще в младенческом возрасте… а потому никакого сочувствия не было ни у кого. Абсолютно ни у кого.

И, нет, я не могу сказать, что все маги старой школы были безжалостными мерзавцами, очень многие выступили с явственным осуждением поступка своих коллег, многие остались в столице, причем среди них было превалирующее количество врачей, но одно правило было введено в степень табу: «Никакого воздействия на неодаренных магически людей». После этого часть докторов старой школы повесили на свои двери таблички «Ведется прием только магов», часть переучилась, перейдя на использование обратимой магии. Собственно поэтому ни у меня, ни у профессора Наруа не возникло никаких опасений, при обнаружении приворота выполненного магом старой школы. Она знала на кого приворот, да, это неэтично, незаконно и в целом очень неправильно, но это не подсудное дело, а вот нападение на миссис Макстон – уже преступление, равное убийству!

- Анабель, - очень мягко произнес мое имя лорд Давернетти.

Неодобрительно покачав головой, я тихо ответила:

- Вы либо просто не понимаете весь ужас произошедшего, лорд Давернетти, либо являетесь еще большим подонком и мерзавцем, чем я полагала.

Дракон, все с той же идиотской улыбкой, внимательно посмотрел на меня и вышел.

Позже, уже в присутствии трех врачей, проведших осмотр и в данный момент подписывающих акт о моей полной вменяемости, я стояла у окна, и наблюдала за тем, как миссис Тодс выводят уже в железных наручниках. Женщина выла, пыталась упираться, все время оборачивалась и что-то кричала лорду Давернетти, но тот с абсолютно стеклянным взглядом и все той же идиотской улыбкой вышел на порог, проследил за тем как драконы, фактически в принципе не чувствительные к магии старой школы усаживают миссис Тодс в воронок, после чего прислал одного из подчиненных за всеми присутствующими в данный момент у доктора Эньо врачами.

И наши худшие подозрения оправдались.

Двенадцать работниц оранжереи и две флористки - никакой возможности иметь детей.

Шестеро работников оранжереи и четыре курьера - невозможность потребления алкоголя, повышенная работоспособность за счет внутренних резервов организма. Эти мужчины практически никогда не болели, нет, но выглядели старше своих сверстников на восемь-десять лет.

А еще – они все были зависимы от оранжереи. Все.

- Я займусь этим, - попытался хоть как-то утешить меня адвокат, когда собственно все это окончательно вскрылось. - Судебные иски, моральная компенсация, если им и дальше придется работать в оранжерее, то, по крайней мере, их семьи будут более чем обеспечены. Я заставлю Тодса заплатить за все.

- У этих людей не будет средств на оплату ваших услуг, - грустно отозвалась я, глядя на одну из флористок, которая в нетерпении дождавшись пока завершат осматривать, умчалась составлять очередной букет так, словно это было единственным жизненно важным делом для нее… к сожалению, так оно теперь и было. Навсегда.

- К черту, мисс Ваерти, - адвокат бросил папку на стол, рухнул на диван рядом со мной и, растерев лицо, глухо пояснил: - Есть вещи, которые делаешь ради собственной совести, а не денег.

- Спасибо, мистер Эйвенер, - искренне поблагодарила я.

- Благодарить должны вас, - профессор Наруа незаметно подошедший, опустился в кресло напротив, - миссис Макстон как минимум. Вы не должны были вмешиваться в вашем состоянии, ее защита не ваша прямая обязанность.

Грустно улыбнувшись, я тихо ответила:

- Поверьте, мистер Нарелл, в деле благодарности приоритет у миссис Максон, вы даже не представляете сколько поддержки, заботы и тепла она уделила мне, когда я больше всего в этом нуждалась и да – это тоже не входило в ее обязанности. В принципе, если так разобраться, проявление человеческого участия редко вменяется в обязанности.

- Если только ты не монашка, - отвлеченно произнес мистер Эйвенер.

Мы удивленно посмотрели на него, он кивком головы указал в сторону стойки - сестра ордена святого Мартина как раз заказывала у одной из флористок траурный венок из лилий. Что было странно - лилиями редко украшают подобные, скажем так изделия.

Флористка металась от стойки к нарезанным и стоящим в кадках светам, словно радостно порхающая бабочка, и за несколько минут, буквально на наших глазах, родилось воистину чудо - безумно красивая композиция, которую красиво упаковали, пытаясь уберечь хрупкие лилии от пагубного воздействия мороза, после чего служительница ордена расплатилась и поспешила уйти, заметив наши внимательные взгляды.