«О двуконь», конечно, можно всю дорогу провести в седле, пересаживаясь с одного седла на другое. С тремя конями еще проще. Так как часть походной нагрузки можно перенести на вьючную лошадь и «копытные друзья» меньше уставали. Но, в любом случае, ни о каких забегах на многие десятки километров в день несколько суток подряд речи не шло.

Понятное дело, что лошадь, особенно подготовленная, как и человек, способны к форсированному маршу. Обычно он осуществляется на рысях. Но далее 60–70км в сутки он все одно не уходит. Да и потом лошадям требовалось отдыхать, чтобы не было падежа. Хотя и после первого форсированного марша можно части поголовья недосчитаться.

Конечно, как в любом деле встречаются и исключения. И даже отдельные подвиги. Особенно когда ради них не жалко было коней. Но у Иоанна не тот случай. Хорошего конского состава в избытке у него не имелось. Поэтому конями он дорожил.

И тут возникал вопрос — как быть?

Лодки спускаются по реке намного быстрее всадника. И конные роты без всякого сомнения отстали бы. Причем безнадежно. А с ними и лошади пехотных обозов. Отказаться от кавалерии в предстоящем деле было нельзя. Да и конский состав обозов все одно как-то нужно перегонять. Поэтому Иоанн решил перегонять их налегке. То есть, без всадников, седел и прочей нагрузки. В табуне. А тех, кто за ними станет присматривать, пересаживали с одного «волосатого мопеда» на другой с достаточно большой частотой. Чтобы те не успевали серьезно устать.

В какой-то мере рисковая стратегия.

Однако она позволяла перегонять лошадей со скоростью порядка сорока километров в день. Само собой, с подкормкой овсов. Потому что при таком темпе движения они все-равно немало утомлялись. И эти темпы перегонки в среднем вдвое превышали рекомендуемые[2]. Но, в целом, такой подход серьезно ускорил продвижения войска и позволил к 1 июля добраться до устья Днепра. Это ведь лошади шли по сорок километров в день, нередко срезая путь, а речная флотилия за это же время отмахивала по пятьдесят, а то и шестьдесят километров по извилистому руслу реки.

Подошел, значит, Иоанн с войском к устью Днепра. Но радости ему это не принесло. Потому что там его ждал османский флот. Понятное дело, что сбор и выступление такой армии не было секретом ни для кого. И, наверное, вся Европа наблюдала за тем, чем же закончится противостояние северного льва и южного тигра. Вот османы и отреагировали.

—Приплыли…— озадаченно произнес Иоанн, констатируя ситуацию в прямом и переносном смысле.

Османский боевой флот образца 1478 года представлял собой скопище преимущественно парусно-гребных судов. Весь он тут был или нет — не ясно. Однако Иоанн насчитал тридцать семь галер вполне классического облика и шестьдесят три фрусты — малые галеры, которые впоследствии станут называть скампавеями. Очень и очень прилично. По данным грека, что прибыл с Мануилом, здесь был собран в кулак почти что весь флот султана. Исключая большие корабли, которые были неудобны для сражения в дельте Днепра из-за приличного шанса налететь на мель.

Врал он или нет — в текущей ситуации было не важно. Ибо эта масса кораблей для правителя Руси выступала непреодолимым препятствием. Хорошо хоть флот короля подошел к устью Днепра вечером, и паша султана не решился атаковать Иоанна сразу. А мог. И тогда бы весь поход мог бы здесь и закончиться.

Османские галеры и фрусты были набиты людьми как бочки селедкой. Из-за чего имели локальный численный перевес над корабликами и лодками Иоанна, которые были мельче. Так что, сойдясь в абордажную свалку, люди короля будут находится постоянно в меньшинстве, даже если совокупно численно их будет больше. Даже если подойдут к галере с двух сторон, что само по себе не так-то и просто. Поэтому вступать в бой Иоанну сейчас было решительно нельзя.

Утром же, когда паша попытался наверстать упущенное, оказалось уже слишком поздно. Иоанн снял с кораблей артиллерию и расположил ее на левом берегу. Османы попытались сунуться. Но восемнадцать 3-фунтовых стволов пусть и были малы калибром, однако напугали их изрядно. Вон как задолбили! В минуту по три, а то и четыре выстрела делая. Из-за чего у передовых галер и фруст поднялся целый рой фонтанов. А одну полноценную галеру удалось даже утопить. И еще одну галеру да три фруста вынудили выброситься на правый берег из-за многочисленных повреждений в целом весьма хрупкого корпуса.

Так что, османские корабли отвернули. И сложилась патовая ситуация. Русские не могли вылезти из Днепра. А корабли султана — влезть в реку. Не туда и не сюда. В принципе, было бы терпимо, если бы это стояние не играло на пользу Мехмеда. Ведь для Иоанна любое промедление было чревато усугублением проблем…

* * *

Евдоким стоял в своем кабинете и смотрел на большую черную доску, заполненную надписям, стрелками и прочими значками. И думал.

После покушения на короля он полагал, что тот накажет его или вообще вернет в городскую стражу. Однако все оказалось совсем не так. Иоанн пригласил его к себе и долго, вдумчиво расспрашивал о том, что да как тот делал и какие выводы он получил. А потом начались их регулярные беседы, в которых они мозговали да прикидывали то, как лучше устроить контрразведку…

И вот теперь он стоял перед этой доской и думал. На ней было схематично изображено все, что он сумел раздобыть и разузнать о покушении. Все люди и факты, а также связи между ними и мотивации. Благо, что доска была во всю стену и хоть и с трудом, но вмещала в себя эти материалы.

Понятное дело, что сам Евдоким предлагал королю схватить Родриго и под пытками выбить признание. Почему нет? Пытки кому угодно язык могут развязать. А правильно проведенные, так еще и гарантировать верность сообщенных слов. Но Иоанн отказал ему в этой малости. По причине того, что его мучал вопрос: почему эта попытка была реализована так глупо?

Даже убей они короля, то что дальше? Верные ему люди не отомстили бы за такой поступок? Тут нужно было дебилом, чтобы поверить в это. Армия бы просто растерзала любого, кто покусился на их любимого, без всяких оговорок, короля. Это ведь вчерашние крестьяне, статус которых из-за Иоанна поднялся до небес. А значит, что? Правильно. Все произошедшее могло быть примитивной подставой, направленной на дискредитацию католиков. Тем более, что Родриго был мастером отравлений, а не вот таких вот переворотов с клинком в руке. Этот тип бунтов характерен скорее для Византии… точнее Римской Империи, где практиковался еще с тех времен, когда самой Империи не было и в помине. Во всяком случае, именно так сказал Евдокиму Иоанн, а не верить своему королю у главы контрразведки не было никаких причин.

Эти размышления и заставили короля не пороть горячку и не делать поспешных выводов. Тем более, что наблюдение за Родриго не дало никаких особенных выводов. Он встречался, общался, консультировался, но все как-то не о том и не с теми. А его контакты с тем же духовником Элеоноры не выходили за рамки приличия. Тем более, что они почти всегда общались в присутствии третьих лиц.

И само нападение оказалось совершенно неожиданным. Даже несмотря на то, что Иоанн продолжая развивать наблюдение за городом, укреплял сеть наружного наблюдения. Теперь в Москве у него имелись не только профессиональные нищие на паперти, слушающие и смотрящие за тем, что вокруг болтают, но и детишки, веселыми стайками «летающие» по улочкам. А городовые после каждого патруля отчитывались о том, что и где видели необычного. Даже первые профессиональные «видуны» завелись. Которые выступали как бригадиры для нищих да детей.