Кэтрин передвинула бюро, установив его прямо под дверью. Конечно, если она смогла его сдвинуть, то это с легкостью проделает и мужчина. Ладно. Она забаррикадирует проход, включит фонарь, чтобы осветить балкон, потом запрет дверь спальни и заколотит ее снаружи. Отлично!

Кэтрин пошла вниз, чтобы разыскать Пруденс.

— Ты мне нужна, — коротко сказала она. — Мы сделаем небольшую перестановку.

Пруденс промолчала. Многолетняя выучка, подумала Кэтрин. И чертовски дорогая английская выучка.

Они поднялись наверх. Пруденс помогла ей передвинуть тяжелый сосновый комод и загородить им разбитую стеклянную дверь. На ковре по-прежнему валялись осколки. И виднелась кровь. Пруденс все это видела, но не произнесла ни слова.

Кэтрин спустилась в прачечную и принялась искать ящик с инструментами. Когда она стала вгонять гвозди в наружный косяк двери, няня наконец заговорила:

— Мэм?

— Я кого-то видела, — отрывисто произнесла Кэтрин. — Он прятался. Возможно, газетчик, который пытается заработать лишний доллар. Интересно, сколько заплатит редакция за фото места преступления в Бэк-Бэй? Я никому не позволю извлечь выгоду из этой трагедии.

Это объяснение, видимо, удовлетворило Пруденс.

Потом Кэтрин добавила:

— Я хочу тебя поблагодарить. У нас были тяжелые времена. Ты, наверное, думала бог знает что, но тем не менее осталась здесь ради Натана. Я это ценю. Ты ему необходима. Если учесть, что он пережил, ты очень ему нужна.

— Натану лучше?

— Завтра я, наверное, привезу его домой, — ответила Кэтрин. Тут ей в голову пришла еще одна мысль. — Если здоровье ему позволит, может, все мы поедем куда-нибудь отдохнуть. Туда, где тепло, будем бегать по пляжу и пить коктейли из бокалов с маленькими зонтиками. Мы уедем… от всего этого.

Она наконец вбила последний гвоздь, а потом изо всех сил потрясла дверь. Доски держались.

Хорошо, если так оно и случится. Кэтрин очень надеялась на это.

— Пруденс, если появится незнакомый человек, не открывай. А если увидишь репортеров, пожалуйста, скажи мне.

— Да, мэм, — отозвалась няня. — А свет?

— Пожалуй, — сказала Кэтрин, все еще тяжело дыша, — мы пока оставим его включенным.

У Тони Рокко выдался длинный день. В десять часов вечера он наконец уехал из больницы. Десять лет назад доктор Рокко мог об этом только мечтать, но сейчас он находился на пике своей карьеры и возиться с бесконечной чередой сопливых ребятишек должны были его ординаторы. Доктор Рокко появлялся тогда, когда дело требовало его личного вмешательства.

Его жена любила напоминать об этом каждый вечер.

— Черт возьми, Тони, когда ты, в конце концов, потребуешь хоть какого-то уважения к себе? Брось эту больницу, частная практика — вот где настоящие деньги. Ты будешь зарабатывать втрое больше того, чем приносишь домой сейчас.

Он перестал прислушиваться к словам этой женщины еще лет пять назад. Однажды, в самый разгар праздничного обеда в честь Дня благодарения, в гостях у родителей, когда мать жаловалась на отца, игравшего в гольф со своими приятелями, Тони посмотрел на другой конец стола, где сидела его прелестная невеста, с которой он был помолвлен уже три года, и впервые осознал, что она такая же, как его мать. Тони будто дубинкой по голове огрели.

Мать постоянно ворчала. И жена постоянно ворчала. Через пятнадцать лет он превратится в копию своего отца — сутулого, с подбородком, плотно прижатым к груди, как у черепахи, и время от времени глухого на оба уха.

Ему следовало бы развестись, если бы не дети. Да, двое прелестных, замечательных ребятишек, которые уже научились смотреть на него с упреком, точь-в-точь как жена, каждый раз, когда он опаздывал к ужину.

Доктор Рокко обнаружил, что снова думает о Кэтрин. О том, как она впервые появилась у него девять месяцев назад. Ее пальцы касались его руки, а длинные черные волосы защекотали лицо, когда она перегнулась через его плечо, чтобы заглянуть в историю болезни Натана.

Однажды она пришла к нему одна, в длинном черном пальто. Зашла в кабинет, заперла за собой дверь, взглянула прямо в глаза и сказала: «Ты мне нужен».

А потом Кэтрин распахнула пальто, и оказалось, что под ним ничего нет, кроме черного кружевного белья и гладкой белой кожи. Он овладел этой женщиной прямо там, приперев ее к стене. Она испытала потрясающий оргазм, вцепившись зубами ему в плечо. Потом они рухнули на пол — она стояла на четвереньках, а он, по-юношески возбужденный, словно ощутив второе дыхание, энергично входил в нее сзади.

Позже, когда они оба, обессилевшие, немного пришли в себя, Тони с трудом дотянулся до трубки и попросил регистраторшу отменить на сегодня все встречи. И в этот момент он заметил синяк на левом боку Кэтрин.

Она сказала: пустяки, ударилась о кухонный стол. В тот день никто из них ни слова не произнес о том, что синяк имел отчетливую форму ладони.

Кэтрин плакала, рассказывая ему о Джимми. Они находились в номере отеля на Копли-сквер. Незадолго до того она стояла перед ним на коленях и делала нечто такое, о чем Тони до сих пор доводилось лишь читать. Потом он обнял ее и погладил по голове.

«Ты нужен мне, — снова шепнула Кэтрин, тычась в его грудь. — Боже мой, Тони, ты даже не знаешь, что это такое… Мне так страшно…»

Ему следовало бросить эту чертову больницу, думал Тони теперь, шагая через пустой гараж. Шаги гулко разносились по всему помещению. Его уже достали люди, которые постоянно указывают, что делать, — жена, главврач, уроды вроде судьи Гэньона. Стоило ли столько лет работать не покладая рук, если его так жестко контролируют?

Он любит Кэтрин Гэньон. Ему надоела вся эта суета. К черту жену, к черту детей! Он поедет к Кэтрин сию же минуту. Откажется от своих слов, попросит прощения за то, что подвел ее и сказал, будто не в силах помочь Натану…

Черт возьми, сегодня утром он сидел перед каким-то копом и чувствовал себя полным идиотом, пытаясь объяснить, почему он, любя Кэт, не сделал ровным счетом ничего, чтобы защитить ее от Джимми. Как этот полицейский смотрел на него…

Вот оно! Он вырвется из круга, встанет на ноги. Прямо сейчас он сделает то, что хочет, и пошлет к дьяволу всех остальных женщин из своей жизни.

Тони подошел к машине и достал ключи. Руки у него дрожали от волнения.

Только открыв дверцу, он услышал шум у себя за спиной.

В коридоре раздавались негромкие шаги. Кто-то в обуви на резиновой подошве осторожно шел по белым пластиковым полам. Мягкий шелест занавесок. Писк датчиков, шипение бесчисленных вентиляторов.

Сиделка куда-то ушла.

Коридор был пуст и тих.

Мужчина шел на цыпочках, пока не добрался до нужной палаты.

На изножье кровати упала тень. Четырехлетний Натан пошевелился. Он повернул голову на звук и приоткрыл глаза — мутные щелочки.