Не только об этом.

Обо всем.

Сейчас он определенно блефует передо мной.

– Я разговаривала с Кэтрин прошлой ночью, – говорю я. – Это было после полуночи. Она сказала мне, что вы двое поссорились.

Моя собственная ложь. Маленькая. Но Тому и не нужно этого знать. Сначала я подумала, что он собирается солгать в ответ. Его глаза забегали, как будто он ищет какое-то оправдание. Не придумав ничего, он, наконец, отвечает:

– Да, мы поругались. Наломали дров. Наговорили друг другу кучу неприятных вещей, которые не должны были говорить. Когда я проснулся сегодня утром, Кэтрин уже не было. Вот почему я не знаю точного времени, когда Кэтрин уехала. Теперь ты довольна? Или у тебя есть еще какие-нибудь вопросы по нашему браку, которые ты хотела бы задать?

Кажется, Том говорит правду. Конечно, вероятно, все так и было. Они поссорились, Кэтрин уехала, и теперь она в Нью-Йорке, наверное, звонит самому дорогому адвокату по разводам, которого можно купить за деньги.

Это уже не мое дело, и в сложившейся ситуации я оказалась в луже. Мне стало неловко. Том был неправ, намекая на то, что я истеричка и одержимая. Я повела себя еще хуже: как любопытная соседка. Роль, которую я никогда раньше не играла ни на сцене, ни на экране. В реальной жизни тоже не приходилось. Откровенно говоря, это лицемерие с моей стороны. Я лучше всех знаю, каково это, когда личные проблемы выносятся на всеобщее обозрение, когда любопытные люди суют свой нос не свои дела. То, что это неоднократно проделывали со мной, не означает, что теперь я могу отрываться подобным образом на Томе Ройсе.

– Прости, – извиняюсь я. – Мне очень жаль, что я побеспокоила тебя.

Я иду обратно к пристани и сажусь в лодку, уже составляя список дел на тот момент, когда вернусь в свой дом.

Во-первых, выбросить бинокль Лена в мусорное ведро.

Во-вторых, найти способ себя занять чем-нибудь, не подглядывая за соседями.

В-третьих, оставить Тома в покое и забыть о Кэтрин Ройс.

Оказывается, это легче спланировать, чем сделать. Потому что, отталкивая лодку от причала, я мельком вижу, как Том смотрит на меня. Он стоит на солнце, поэтому красная пощечина на его щеке теперь выделяется сильнее. Он снова потирает ее, его пальцы двигаются круговыми движениями над сердитым красным напоминанием о том, что Кэтрин когда-то была здесь, но теперь ее нет.

Взглянув на него, я вспоминаю, что Кэтрин сказала о нем вчера.

«Том слишком нуждается во мне, чтобы разводиться со мной. Он убьет меня, прежде чем позволит мне уйти от него».

Я снова пишу Кэтрин, как только возвращаюсь в свой дом.

«Слышала, ты вернулась в Большое Яблоко. Если бы я знала, что ты замышляешь побег, я бы успела остановить тебя попрощаться».

Затем я сажусь на крыльцо и смотрю в свой телефон, как будто от этого гипноза ответ Кэтрин придет быстрее. Пока гипноз не срабатывает. Единственный звонок, который я получаю, – это ежедневная проверка моей матери, которую я сразу переключаю на голосовую почту, прежде чем зайти внутрь, чтобы налить стакан бурбона.

Мой первый стакан бурбона сегодня.

Я делаю большой глоток, возвращаюсь на крыльцо и проверяю предыдущие сообщения, отправленные для Кэтрин. Ни одно из них еще не прочитано.

Мне тревожно.

Если бы Кэтрин позвонила Тому после приезда домой в Нью-Йорк, то она бы точно увидела, что я звонила и писала смс.

Если только Том действительно не солгал.

Да, он сказал правду об их ссоре, но только после того, как я подтолкнула его. А что касается другого вопроса – крика, который я, уверена на пятьдесят процентов, слышала, – то тут никакого внятного ответа я от него не получила. Том только сказал, что спал после рассвета. Он не отрицал и не подтвердил, что слышал крик.

Затем есть те два предложения, которые Кэтрин произнесла, сидя в этом самом кресле-качалке, на котором сижу сейчас я. Сейчас они могут казаться не такими важными, но если подумать, они звучат довольно зловеще. Они отказываются покидать мою голову, проигрываясь как на перемотке кассетника моего мозга, словно строки, которые я долго репетировала перед очередным спектаклем.

«Том слишком нуждается во мне, чтобы развестись со мной. Он убьет меня прежде, чем позволит мне уйти от него».

Обычно я бы предположила, что это шутка. В конце концов, это и мой защитный механизм в общении, я сама часто так шучу. Используя юмор как щит, притворяясь, что моя боль совсем не болит. Вот почему я подозреваю, что в ее словах была доля правды. Особенно после того, что она мне вчера рассказала. О том, что все деньги Тома вложены в Mixer, и что за все платит она.

Затем идет сама драка, которая могла быть из-за денег, но я подозреваю, что дело было не только в этом. В моей памяти запечатлелось то, как Том умолял Кэтрин, повторяя то слово, которое я не могла толком прочесть по его губам. Что же он там говорил? Кульминацией всего этого было то, что он оттолкнул ее от окна, а она нанесла ему ответный удар.

Однако прямо перед этим был сюрреалистический момент, когда мы с Кэтрин встретились взглядами. Из телефонного звонка я знаю, что она каким-то образом знала или догадалась, что я смотрю на нее. Теперь мне интересно, не пыталась ли Кэтрин в то короткое мгновение, когда ее взгляд встретился с моим, сказать мне что-то.

Возможно, она умоляла о помощи.

Несмотря на мое обещание выбросить бинокль в мусорное ведро, вот он, лежит рядом с моим стаканом бурбона. Я поднимаю бинокль и смотрю через озеро на дом Ройсов. Хотя Тома больше нет снаружи, присутствие «Бентли» дает мне понять, что он все еще там.

Все, что он мне сказал, в основном сходится, сигнализируя, что я должна ему верить. Только несколько незакрытых деталей мешают мне сделать это. Я не могу полностью доверять Тому, пока Кэтрин не выйдет со мной на связь – или я не получу доказательства из другого источника, что с ней действительно все в порядке.