Загонщики держались поодаль, следя, чтобы бык не вырвался из кольца облавы. Тот, занятый собаками, поздно заметил, что люди пошли на него в атаку. Вскинул лобастую голову, замычал хриплым басом.

Как всегда гостю первый выстрел, и Роман, коленями, по половецкому обычаю стискивая гладкие конские бока, выдернул из налучи лук, кинул на тетиву стрелу.

Бык был могуч. Две стрелы одна за другой впились ему в горбатый загривок. По лопатке побежала струйка крови, но он словно не заметил этого. И лишь когда его клюнула третья - под лопатку, ближе к сердцу, он почувствовал боль и взъярился. Взревев, тур пропахал рогом землю и ринулся вперёд.

Собаки залились лаем, но лай быстро сорвался на визг, когда тур поддел одну из них рогом и отбросил окровавленное тело в сторону. Вторая попала ему под копыта, третья получила удар по рёбрам, но сумела отскочить прочь. Ещё две стрелы вонзились туру в бока, но не остановили его. Чёрная туша, разбрасывая собак, промчалась по прогалине и налетела на одного из загонщиков.

Это был совсем молодой дружинник, первый раз оказавшийся на охоте на туров. Ошалев, он рванул поводья, горяча коня. Тот забился, вскидывая передние ноги, - и загнутые рога тура впились коню в брюхо.

Отчаянно завизжав, конь упал, подминая под себя всадника, а тур, найдя новую жертву, забыл о собаках и людях и стал бешено топтать его.

Люди со всех сторон бросились на быка. Сулица ударила зверя под ребро, ещё одна попала в спину. Стрела Романа ударила в твёрдый лоб, но отскочила, не сумев пробить кости. Метя в глаз, князь вложил вторую стрелу, но тут бык поднял голову.

Кровь текла из нескольких ран - на загривке, на боку, спине и под лопаткой. Он изнемогал и впервые с рождения чувствовал слабость. Не понимая, откуда перед глазами этот мутный розовый туман, который мешает смотреть, и почему так трудно дышать, он приостановился, оставив окровавленную лошадь и обеспамятовавшего седока в покое. Выпуклый лиловый глаз обвёл деревья, людей, задержался на ближайшем. Хотелось достать его, но…

Уже готовый спустить стрелу, Роман почему-то задержал пальцы на тетиве. Взгляд быка напомнил ему что-то очень важное, о чём он не хотел думать. И в этот миг…

Чужая стрела, свистнув, впилась туру в горло.

Покачнувшись, зверь сделал шаг в сторону стрелявшего, но передние ноги подогнулись, и он грузно осел наземь.

Роман опустил лук и обернулся, ища стрелка. Заслав опустил лук.

Возле убитого зверя суетились люди - оттаскивали окровавленную тушу лошади, поднимали стонущего дружинника. Пока одни спешили оказать ему помощь - у парня были сломаны рука и нога, - другие свежевали ещё дрожащую тушу, но Роману это уже было не интересно.

Через несколько дней он возвернулся на Русь.

Рюрика Ростиславича во Вручем не оказалось - навестив дочь после приезда из Галича, он сразу отправился в Вышгород, откуда так легко было править Русской Землёй.

Предслава обрадовалась мужу - успела не то чтобы соскучиться, просто взволноваться, как любая жёнка, чей муж уходит воевать. Но Роман не стал задерживаться возле её юбки - переждав день, снова пал на коня и поспешил к тестю.

В Вышгороде, казалось, время остановилось. То и дело подновлявшийся терем остался таким, как был при Всеволоде Ярославиче, отце Владимира Мономаха. Выстроено было несколько новых соборов да монастырь, поднялись боярские и купеческие палаты, сам город тоже разросся, но в остальном ничего не переменилось. Те же бревенчатые стены с заборолами, те же мощёные улицы, те же купола и терема. В покоях тоже всё знакомое.

Рюрик Ростиславич в те поры отдыхал. Русь в кои-то веки успокоилась. Поутихли усобицы, каждый князь сидел на своём месте, соседу не мешая. Даже половцы - и те притихли. У Ольговичей вовсе радость - воротился из половецкого плена жив и здоров Владимир Игоревич, сын Игоря новгород-северского, с молодой женой Кончаковной и новорождённой дочерью. На севере Новгород Великий по-прежнему спорит с Всеволодом владимиро-суздальским. Но то ладно - пока грозный Всеволод занят на севере, можно спокойно вершить свои дела на юге.

Романа Рюрик Вышлобый принял с неудовольствием. Недолюбливал своего зятя вышгородский князь - за неуёмность, за отвагу, пыл и решительность. Думал, женитьбой на дочери привяжет его к себе - ан разве такого орла подле жениного подола удержишь! Хотя, что греха таить, - живут ладно, без особой любви, но и того довольно. Через него у Рюрика в Польше союзники завелись. А в походах на половцев Роман всегда по первому зову переди. Разве плохо?

Одно плохо - силён был Роман. Так силён, что думалось - скоро вовсе не будет ни в ком нуждаться. Так думал Рюрик и боялся того. Потому и недоволен был приездом Романа - наслышан был от дочери о его делах в Галиче. А мысль о том, что, став галицко-волынским князем, ещё больше усилится Роман и настолько, что возмечтает о киевском столе - Святослав киевский немолод, а в одиночку Рюрик слаб, - и вовсе пугала.

Недоволен был Рюрик, но вида не показывал. Зятя принял с честью, усадил по правую руку от себя, велел накрывать столы для почётного пира, долго любовался им, выспрашивая о делах. И заулыбался неожиданно открыто, когда Роман, не таясь, повёл разговор о делах.

- Зовут меня галичане к себе князем, - говорил он, вертя в руках чашу с мёдом. - Да сидит в Галиче Владимир Ярославич. Не охотой приняли его - неволей, ибо привёл он с собой иноземные полки. Сидят угры в Галиче, пируют, над князьями киевскими потешаются. Дай мне полки и дружину свою - пойду отбирать Галич у угров.

- У меня полков просишь, Роман Мстиславич, - улыбнулся Рюрик, поигрывая рукой, где на пальце сидел дорогой перстень, - а твои волынские дружины как же?

- Волынь ныне не моя, - насупился Роман и одним глотком допил мёд из чаши. - Отдал я её брату Всеволоду, крест на том целовал, когда в Галич уходил. А ныне затворил Владимир-Волынский от меня ворота. Нет мне туда хода.

И про это было ведомо Рюрику Вышлобому. Всё порассказала ему Предслава, донесли послухи и наушники. С общиной, с мужами городскими шутки плохи. Рюрик сам своим горожанам то и дело выставлял бочки с мёдом и вином, чтобы пили за здоровье князя и не забывали его. Но поверил он окончательно, только увидев напрягшееся, помрачневшее лицо Романа. Волынский князь потерял Волынь.

- Верно ли сие, - подавшись вперёд, осторожно молвил Рюрик, - что ты поделил землю свою?

- Верно. Волынь - брату, Галич - себе, - холодно ответил Роман.

Рюрик выпрямился, пряча в бороде усмешку. Таким Роман был ему не страшен. Не хотел вышгородский князь, чтобы усиливались другие, - достаточно того, что проглядели Всеволода Юрьевича.

- И ныне чего же ты хочешь? Волынь свою воротить или…

- Галича хощу, - Роман выпрямился, глаза его блеснули. - Галичане меня князем кликали. Дай мне полки да пошли со мной сына Ростислава.