Русские рабочие-пролетарии гордились своим "классовым происхождением". Наверное, даже больше, чем реальными достижениями. Дед Лэнга тоже был простым лесорубом. И очень гордился, найдя себя на открытке, которую можно было купить даже в Нью-Йорке — фотография, сделанная каким-то заезжим репортером, одиннадцать человек сидят на свежем пне гигантской секвойи, как рыцари короля Артура на их круглом столе, двадцать футов в диаметре, "мы сделали это", всего за один день свалили дерево, которое, как утверждают, росло тысячу лет. Мы — первые, мы — лучшие, в какой другой стране простой парень с топором мог гордиться своим делом, как английский лорд своей родословной? Уж точно не в России, где такие парни были на положении поротых рабов, а тон задавали бездельники-аристократы с их пирами, охотой и балами, как в кино где Грета Гарбо играла роль русской княжны[19]. Русская революция свергла царей и аристократов и объявила людей свободными. Но на самом деле на смену рабства под властью аристократов — пришло еще более тяжелое рабство под властью тоталитарного государства. Золотые цепи сменились стальными, но русские, с которыми говорил Стив, не понимали этого, веря, что действительно свободны. Ведь "Так сказал товарищ Сталин"! Может быть, для них "свобода" — это выполнять его волю?..

Отец Лэнга подался в Нью-Йорк. Работал там строителем — вот фотография, как десяток человек сидят на стальной балке и обедают, а под ногами триста футов пустоты. Небоскребы научились строить, когда изобрели стальной каркас, на который опирались стены и перекрытия — и чтобы склепать балки на большой высоте, требовалось цирковое искусство. Когда рабочий у печки находит, что заклепка готова (слабо нагреть — не расклепается, сильно — будет крутиться в отверстии), то он щипцами выхватывает ее из печки и с силой бросает работающим, иногда на сто футов по расстоянию, и на два или три этажа вниз или вверх — ведь передвигать горячую печь в течении рабочего дня нельзя. Этого "подающего" члена бригады зовут "повар", а трех его напарников "вратарь", "упор" и "стрелок". Первый должен летящий в него раскаленный докрасна стальной цилиндр, четырех дюймов в длину и полтора фунта весом — поймать в жестяное ведро, или даже обычную консервную банку, стоя на голой балке рядом с местом клепки. Затем он щипцами загоняет заклепку в отверстие, тут же "упор" стальным стержнем и собственной силой прихватывает ее с внешней стороны, а "стрелок" бьет с внутренней, расклепывая хвостовик, и хорошо если пневматический молот есть, а не простая кувалда. И все это, балансируя на узких помостах без ограждения, или прямо на голой балке, "страховку придумали трусы". Поскольку хорошая бригада должна так забить пятьсот заклепок за смену, и каждый раз отвязываться и привязываться было бы непозволительной тратой времени. Зато лучший клепальщик получал пятнадцать долларов в день[20]! И несказанно гордился своей профессией, между бригадами были состязания как между бейсбольными командами, кто сегодня лучший, кто чемпион (не только репутация, но и право более высокой оплаты). Могли бы так работать — подневольные рабы при тоталитаризме? Рассказывают, у советских есть что-то похожее, "ударник труда" и "социалистическое соревнование", только с довеском — будешь работать плохо, тебя в ГУЛАГе сгноят как вредителя. И не было у них никакой дополнительной платы за работу в сверхурочные часы, никаких премий лучшим работникам, их пропаганда говорила, что они просто обязаны работать еще лучше, чем работают сейчас, и что работать сверхурочно — надо "из уважения к нашему любимому товарищу Сталину". Нет у несчастных русских рабочих истинной гордости за свою работу, как в подлинно свободном мире!

Ну а он, Стив Лэнг, завербовался матросом в Береговую Охрану. Успех и усердие — и дослужился до боцмана. А потом грянула Вторая Мировая Война, и потребовался великий флот, которому нужно было много офицеров — так что погоны получали не только выпускники Аннаполиса, но и такие как Лэнг, после ускоренных курсов. И было много славных дел — Иводзима, Окинава. Свыкся уже с флотом, не ушел на гражданку в сорок пятом, как многие из сослуживцев. И вот, всего полгода как командир своего корабля. Пусть и не такого, как линкор "Мэйн", флагман эскадры, прикрывающей конвой, в шестидесяти милях к норд-осту. Думал лет через десять выйти в отставку в чине кэптена[21]. И вдруг — новая война!

Видит Бог, мы хотели оставаться друзьями с русскими — они подло ударили первыми и вынудили нас воевать. Но когда Америку вынуждают сражаться — Америка всегда побеждает! Мы, американцы — цитадель и основа всего свободного мира. Мы не собираемся завоевывать русских — мы освободим их! Освободим от обманывающих их тоталитарных вождей, и когда русские поймут, как ошибались, веря тем, кто толкнул их в новую мировую бойню — они сами будут нам благодарны! После нашей победы мы не станем навязывать другим народам ни своих традиций и обычаев, ни религии, ни политических и экономических форм государства — мы лишь обеспечим, чтобы везде и всюду соблюдались права человека, свобода слова, свобода прессы, свобода сообщения между разными странами… В свободном мире уважают суверенитет государств. Но суверенитет не значит, что какая-то страна имеет право поставить Железный Занавес между собой и соседями! Ради понимания между народами и мира во всем мире так быть не должно. Всеобщая дружба между народами может основываться только на уважении прав других и отказе от интересов эгоистичного национализма — в пользу международного сотрудничества. Вот как будет во всем мире, когда мы — Свободный мир — победим в войне и принесем русским свободу…

Тринадцать дней, несчастливое число — но ровно столько по графику должен занять наш переход до британских портов. В Европе дела идут неважно, коммунисты добивают наших парней на континенте, и Англия уже подвергалась жестоким бомбежкам. Атомные удары по наступающим советским войскам лишь замедлили их продвижение, но не остановили. У Советов тоже были Бомбы, причем они в ответ бьют даже не по нашим дивизиям, прижатым к нормандскому побережью, а по портам Британии и континента, не считаясь с жертвами среди гражданского населения. Для англичан это катастрофа, но в Лондоне даже не думают о капитуляции, так же как и в сороковом году. Вот только положение их сейчас намного тяжелее — никто не сомневается, что как только русские и немцы окончательно сбросят нас в море с континента, то начнут то, что не удалось Гитлеру, будет и вторая "Битва за Англию", и новый "Морской лев". А Британию отдавать нельзя — иначе об освобождении Старого Света придется надолго забыть, разве удалась бы наша высадка в сорок четвертом в Гавре, если бы исходный рубеж и место сбора десанта были по другую сторону Атлантики? Англия, это наш пистолет, приставленный к виску красного монстра — и должна выстоять, ради будущей победы. А потому мы везем "кузенам" оружие, военное снаряжение, и все что надо для ведения войны, чем еще набиты трюмы девяноста восьми транспортов? И конечно, люди — 106я пехотная дивизия, почти двадцать тысяч молодых здоровых мужчин в форме, а также летчики, авиатехники, зенитчики, тыловые службы. И на "Генерале Шафтере" — почти тысяча медиков, в большинстве добровольцев. Из них больше половины — девчонки из госпиталя Хопкинса. Как было в газете, фотография — Линда Мэлоун, дочь сенатора, и Сара Брукс, бывшая официантка, вместе окончив курсы медсестер направляются на войну. Девушек везут с комфортом — "Шафтер", это не грузовая лоханка типа "Виктори", как большинство в конвое, а лайнер кубинской линии, от Майами до Гаваны ходил, не "Куин Мэри" конечно, всего десять тысяч тонн и двадцать два узла, оттого и не попал в быстроходные конвои, как та же "Мэри" или "Юнайдед Стейтс", что идут через океан на тридцати узлах, считая скорость главной защитой против подводных лодок. Но все же, каюты со всеми удобствами, а не койки в холодном твиндеке — хотя наверняка уплотнили, как бывало в ту войну, в двухместные каюты вселяют шестерых. Что делать — война, это тяготы и лишения.