— Как поедем? — спросил промокший от пота водитель. — Можно по Кембридж-стрит, а можно объехать по Сторроу и Девяносто третьей. Мне лично все равно.

— Езжайте самым коротким путем.

— Как скажете.

Они свернули на Кембридж-стрит и тут же попали в плотную трясину обеденной пробки. Билл сразу почувствовал удушье. Прищурившись, он разглядел сквозь марево металлического зноя облако копоти и дыма из выхлопных труб, повисшее над сгрудившимися на проезжей части автомобилями. «Должен же быть в городе хоть какой-то экологический контроль», — раздраженно подумал Билл, дыша сквозь прижатый к губам носовой платок. Такси остановилось, потом продвинулось вперед на три фута и снова замерло, уткнувшись в задний бампер «тойоты». Гудки сотен автомобилей пронзительно верещали в душном воздухе. Сигналы были абсолютно бесполезны, но водители продолжали нажимать на клаксоны, продвигаясь вперед на дюймы, останавливаясь и снова трогаясь; из открытых окон машин доносились оглушительные звуки радиоприемников. Билл закрыл уши ладонями. Некоторые пассажиры, не выдержав томительного стояния в пробке, выбегали из своих такси на тротуар, прижимая к телу портфели и крича что-то в мобильные телефоны. Билл подумал, не стоит ли и ему поступить так же, и принялся высчитывать время. Из одной машины высунулась женщина и начала выкрикивать непристойности в адрес водителя стоявшего впереди автомобиля. На капоте ее машины таяло недоеденное мороженое.

— Лето в городе, — философски заметил водитель Билла и включил радио.

— Что вы сказали? — крикнул Билл.

Зазвонил телефон.

— Я никак не могла до тебя дозвониться, — сказала Мелисса. — Что случилось? Что говорит доктор?

— Он и сам ничего не понимает, — закричал в ответ Билл сквозь носовой платок, прикрывая рукой свободное ухо. — Говорит, что надо делать анализы и тесты.

— Я ничего не слышу, — сказала Мелисса. — Пожалуйста, приезжай домой.

— Я не могу приехать, я сейчас еду в «Плимут».

— Что? Я ничего не слышу. Я звонила Генри, чтобы найти хороших неврологов.

— Генри?!

— Я думаю, что нам и правда надо воспользоваться помощью Генри.

— Я сам разберусь со своими проблемами. Мне не нужен Генри. Я не хочу никакой помощи от Генри.

Билл попытался снять галстук, но онемевшие пальцы не слушались, и он смог только ослабить узел. Он уставился на свои руки, не веря, что его организм мог так беспощадно их отвергнуть. Билл чувствовал себя обманутым; его предали. Что сталось с его руками? Они перестали быть его частью, превратившись в бессмысленное сочетание плоти, нервов и мышц. Этими руками он бросал бейсбольный мяч, этими руками он держал Алекса, когда тот был совсем маленьким, этими руками он учил сына завязывать и развязывать шнурки на ботинках. Он прожил с этими руками сорок лет. Он любил свои руки. Почему же они перестали любить его? Он до крови уколол ручкой левую кисть, но ничего не почувствовал. Хотя бы чувствовать боль, он всеми фибрами души желал испытывать боль. Но руки отказали ему даже в этом. Он снова нанес укол. Смешиваясь с потом, кровь приобрела розовый цвет и потекла на ладонь. Билл промокнул кровь носовым платком, потом отер потное лицо. Ему всего лишь сорок. Отец прожил шестьдесят девять. Предполагается, что люди должны теперь жить дольше и лучше. Не это ли является целью медицинской науки? Ему, Биллу, дано право жить дольше отца, в запасе у него по меньшей мере двадцать девять лет. Отец умер очень легко, от внезапного сердечного приступа, на работе. Видимо, он сполз со стула на ковер уже мертвым. Именно так хотел бы умереть и Билл, но не сейчас, а через несколько десятилетий. Этот трус Петров, спрятавшийся за своими бумагами, предположил, что у него опухоль. Этот жалкий докторишка сразу заподозрил опухоль. Сейчас Билл был уверен в этом полностью. Почему Петров не сказал прямо? Но как он мог заполучить опухоль? В его семье ни у кого не было опухолей. Опухоли обычно бывают раковыми. Опухоль. Слово звучало отвратительно и тупо, похожее на маленький черный пистолет, приставленный к виску. Только сейчас Биллу пришло в голову, что Петров задал ему очень мало вопросов, а это, учитывая обстоятельства, позволяет отмести как ненужный вздор все слова, произнесенные врачом в утешение.

Нервными, порывистыми движениями он вытер с лица пот. Надо перестать думать о медицинских проблемах; это бессмысленно до тех пор, пока не будут готовы результаты исследований. Чтобы переключиться, он посмотрел в окно и увидел, что такси продвинулось до Керт-стрит. Обедающие сидели под полосатым тентом «Мэзон-Робер», ели и вели телефонные разговоры. Билл еще раз вытер лоб ставшим бесполезным носовым платком и принялся мысленно составлять послание Джасперу Ольсвангеру, выдержанное, но в то же время сильное. Да, конечно, он будет счастлив работать вместе с Ольсвангером над развитием новой производственной линии «ТенекоЧикагоКорп». Этим злобным червем Нэйтом Линденом — который пытается исподтишка протащить свой проект и добиться продвижения — он займется позже.

Взрыв сигналов и криков отвлек Билла от его мыслей. Выглянув в окно, он увидел, что какие-то пухлые детишки умудрились открутить кран пожарного гидранта и со счастливым видом плясали вокруг импровизированного фонтана. Струя воды взметнулась в воздух огромной дугой, обдавая близстоящие машины и витрины магазинов, заливая тротуар и улицу. От разогретой мостовой поднимались вверх клубы пара. В отдалении взвыл пожарный насос. К пляшущим детям присоединились другие мальчишки, с воплями кидавшиеся под струи воды. Сброшенные туфли подпрыгивали в несущихся потоках. Многочисленные прохожие на мгновение останавливались, словно соображая, не разуться ли и им, чтобы босиком пробежаться по воде, а потом, опомнившись, шли дальше. На часах было десять минут второго. Когда такси проползало мимо фонтана, Билл высунул в окно руку и был вознагражден несколькими прохладными каплями.

Машина начала петлять по извилистым улочкам делового центра, где старые трехэтажные кирпичные дома соседствовали с современными небоскребами, а люди с сосредоточенным видом спешили по раскаленным тротуарам. Такси Билла наконец остановилось на углу Милк и Перл-стрит. Здесь, устремив в пространство сорок три этажа и нависая над крошечной гостиницей, возвышался величественный «Марблуорт-Билдинг». Несмотря на свои исполинские размеры, здание с прихотливо изогнутыми линиями казалось парящим над землей. В тонированных стеклах отражалось синее небо. Даже не глядя под ноги, Билл видел кусок тротуара перед входом в небоскреб — здесь грубый бетон был заменен розовым мрамором. Один раз в день мраморную мостовую мыл и чистил портье, который тщательно ухаживал за двумя мандевильями, растущими в красиво раскрашенных пластмассовых урнах, установленных по обе стороны вращающейся двери.

Сейчас Билл чувствовал себя половой тряпкой, пропитанной потом. Пробежав мимо белых мандевилий, он оказался в прохладном вестибюле. Огромные, отделанные мрамором часы над вращающимися стеклянными дверями показывали час семнадцать. Как много времени потеряно! Однако Билл чувствовал себя настолько грязным, что не стал сразу заходить в лифт, чтобы отправиться на свой сорок второй этаж. Как быстрее всего попасть в комнату отдыха? Он быстро оглядел заполненный людьми вестибюль, как всегда подивившись огромному портрету Эдварда Марблуорта, который, как знамя в музее, висел над столом секретариата. Билл никогда не видел Эдварда Марблуорта, сколотившего шестьдесят миллионов на торговле программными продуктами в возрасте тридцати пяти лет, а потом превратившего заработанные миллионы в три миллиарда, занявшись производством коммуникационных систем. На самом деле Марблуорт никогда не был в этом здании. Однако каждое Рождество Билл и еще триста двадцать шесть сотрудников получали по Интернету персональные поздравления от босса. В этот момент Билла толкнули в спину. Полдюжины сотрудников торопливо вошли в вестибюль и бросились к лифтам. Билл отскочил в сторону и быстрым шагом направился мимо мраморных скамей в мужскую комнату, где туалетной бумагой вытер от пота лицо и подмышки.