– У-у?! – негодующе взвыла темнота.

– Слышишь?! – снова испугалась я.

– Слышу, слышу! – небрежно отмахнулась мамуля. – Это ветер, Дюша, просто ветер.

Родительнице явно хотелось поговорить по душам, и она не приветствовала смену темы.

– Что значит – Денис зануда? – с интересом спросила она.

– Он слишком правильный!

– Конечно, правильный! Он же милиционер!

– И всегда поступает только так, как нужно! – вздохнула я. – Ни ошибок, ни сомнений, ни веселых глупостей от него не дождешься! У него даже внешний вид такой, знаешь: образцово-показательный! Брючки отутюжены, рубашечка свеженькая, туфли начищены, волосы аккуратно подстрижены, лицо гладко выбрито…

– А тебе кто нужен? Кинг-Конг в бусах? – мамуля хмыкнула.

– Ты смеешься! – я обиделась и замолчала.

В тишине (завывающий ветер тоже замолчал, словно задумался) мы еще немного постояли между небом и землей, а потом мамуля звонко прихлопнула комара на плече и сказала:

– Пойдем в машину, наверное, ребята уже закончили со съемкой.

Когда мы вернулись на площадку, в небе уже погромыхивало, и по мосту мы ехали под дробный стук дождевых капель.

– Ну, чего ты воешь? – довольно похохатывал старый викинг, намазывая малиновые плечи приемыша густой простоквашей. – Здоровый парень, а ноешь, как девка! Терпи, казак, атаманом будешь!

Парень, действительно, был здоровый, рослый. Тела у него было много, и площадей, пострадавших от активного солнца, на нем тоже имелось немало. Старик милосердия был добросовестен, и лечебная кисломолочная процедура затянулась минут на десять. К концу простоквашной церемонии пациент уже не выл, он сделался тих и задумчив.

– Что, Дениска, ты не весел? Что ты голову повесил? – Петрович, забывшись, по-товарищески шлепнул приемыша по плечу, и тот взвыл благим матом.

– Слышь, Петрович? Уходить мне от тебя надо, – прооравшись, сказал Денис.

Старик молча пожал плечами: мол, надо так надо. В душу к парню он не лез, с расспросами не приставал. Мало ли, какие секреты у человека! Долгая и трудная жизнь научила старого викинга уважать чужие тайны. Про себя он уже решил, что спасенный им крепкий молчаливый парень не то спортсмен, не то бандит из молодых-начинающих. Вон, кулачищи какие, и тело крепкое, тренированное! Что ж, у каждого своя дорога, пусть идет себе с богом…

Догадываясь о мыслях старика, капитан Кулебякин не признался ему в своей принадлежности к охранникам правопорядка. Он тоже не первый день жил на свете и догадывался, что бандит у бомжа еще вызовет симпатию, а вот мент – вряд ли. Потому и не послал до сих пор старика с весточкой ни к друзьям, ни в родное управление.

– Одежонку бы мне какую-нибудь раздобыть! – сказал Денис.

– Одежонку раздобудем, – кивнул Петрович.

Он с сомнением посмотрел на своего пациента и спросил:

– Может, побудешь еще? Куда ты пойдешь, такой битый-мытый?

– Пойду собаку искать, – глядя в бетонную стену недобро суженными глазами, твердо сказал Денис.

«Ох, не завидую я той собаке!» – подумал Петрович, ошибочно решив, будто собакой предполагаемый бандит назвал своего врага.

Гроза прошла так же быстро, как и началась. Среди ночи старый викинг ушел в поход и вернулся уже утром, с комплектом одежды для Дениса.

– Майка, гляди, прям, как паспорт: красная, с гербом и надписью «СССР»! – сказал он, хвастаясь своей добычей. – Портки, может, чуток коротковаты тебе будут, но сейчас лето, все парни в таких ходят, как подстреленные.

Он оборвал со слегка влажных штанов незамеченную им ранее бельевую прищепку и перебросил одежки Денису.

– Да уж, образцово-показательный внешний вид! – фыркнул тот, нарядившись в обновы.

– Красавчик! – совершенно искренне похвалил Петрович.

Смущенная Зяминой внезапной игривостью, Трошкина выскочила из квартиры Кузнецовых, влетела в лифт, машинально нажала кнопку с цифрой «1», приехала на первый этаж, выбежала из подъезда и помчалась не разбирая дороги через двор. Куда и зачем она спешит, Алка даже не думала, она просто спасалась бегством. Будучи девушкой умной, Трошкина прекрасно понимала, что роковой красавец над ней насмехается. Впрочем, подсознательно она чувствовала, что Зямин к ней интерес может оказаться нешуточным, поэтому на ходу дискутировала сама с собой.

– Я, скажем прямо, не красотка с журнальной обложки, а Зяму хоть сейчас снимай для разворота «Плейбоя»! – бормотала Алка. – Я – серенький воробышек, а он: Он.

Влюбленная Трошкина не придумала пернатого, достойного олицетворять собой великолепного Казимира Кузнецова, и не стала мелочиться:

– Он – самолет! Мы никак не сочетаемся!

В этот самый момент перед ней что-то промелькнуло. Алка опустила глаза, посмотрела себе под ноги, вскрикнула и всплеснула руками. На траве лежал живой комочек, оказавшийся при рассмотрении желторотым птенцом. Место, которая не сведущая в орнитологии Трошкина определила словом «попа», у него было лысым, но на крыльях уже имелись короткие перья, похожие на маленькие кисточки для рисования. Окрас оперения позволял с уверенностью опеределить принадлежность птенца к семейству воробьиных.

– Серенький воробышек! – пораженная таким совпадением, Трошкина осторожно взяла птенца в ладонь, подняла голову, разыскивая досрочно покинутое им гнездо, и поразилась еще больше.

Гнездо воробьиное семейство устроило себе в старом самолете, возвышающемся у входа в парк.

– Воробышек – и самолет? К чему бы это? – суеверная Алка задумалась.

Явление вывалившегося из самолета воробья, казалось, было прямым ответом небес на заявление о невозможности ее союза с Зямой. Однако трактовать этот ответ можно было двояко, небеса, как водится, высказались невнятно. С одной стороны, птенец выпал из летательного аппарата, что могло быть проявлением тотальной несовместимости воробьев и самолетов. С другой стороны, братья и сестры невезучего птенца как ни в чем не бывало остались на борту: Алка прекрасно слышала их писклявые голоса.

Пернатые родители невезунчика не давали о себе знать, и Трошкина с готовностью приняла ответственность за воробьиное дитя на себя. Держа птенца на ладошке, она пробежалась к сторожке у парковых ворот и настойчиво попросила караульного деда с помощью лестницы вернуть блудного воробьиного сына в родное гнездо.

– Да ты спятила, доча? – добродушно удивился дед. – Куда ж я там лестницу присобачу, скажи на милость? Не ровен час, эта махина завалится, пришибет меня, и что же тогда напишут на моем надгробном камне? «Задавлен самолетом»? Не, доча, я не хочу, чтобы на моей могиле народ потешался!

– Девушка, да это бесполезно! – сказала толстая тетка, продающая с лотка беляши. – Воробьи этого птенца уже не признают и снова выпихнут его из гнезда, он же пахнет уже по-другому! Бросьте вы его.