– Почему я?! – нервно завибрировала Трошкина.

Незабудки задрожали, словно на ветру.

– Ну, не я же! – хмыкнул Зяма. – Нормальное разделение труда: я работаю с женщинами, а вы – с мужиками!

– А давай наоборот! – заинтересованно предложила Алка.

– Наоборот будет неэффективно! – возразил Зяма.

– Трошкина, не сачкуй! – строго сказала я. – Я бы сама с этим Цибулькиным поговорила, да времени нет, мне пора на съемку. Так что забирайте бумажку со списком и уметайтесь из моей комнаты, мне еще переодеться надо.

– Пошли, Алка, вести следственную работу! – Зяма, до отказа наполненный драниками, тяжело поднялся с моего дивана, зевнул и не без игривости спросил: – К тебе или ко мне?

– Мне все равно… – прошелестела смущенная Трошкина.

– Люблю сговорчивых! – насмешливо одобрил Зяма.

Алка побагровела, как спелый томат, и пулей вылетела за дверь.

В прихожей гулко хлопнула дверь.

– Значит, к ней! – констатировал прислушивающийся братец.

Он коварно улыбнулся и тоже покинул мою светлицу.

– Не забудьте позвонить мужу! – напутствовала его я.

Могла не стараться: бумажку с телефонными номерами «работнички» все равно взяли.

Оставшись в одиночестве, я быстро переоделась, экипировавшись соответственно времени и месту съемок. Поздно вечером у реки могло быть прохладно и уж точно будет сыро, в то же время нельзя было исключать вероятности того, что мне захочется искупаться. Поэтому я натянула джинсы и майку, а в сумку положила купальник и джемпер. Откатила в кухню столик с опустевшим блюдом, благодарственно чмокнула папулю и побежала во двор – дожидаться прибытия машины со съемочной группой.

Смеловский запаздывал, но я в ожидании его не скучала. У меня была компания: на лавочке вблизи детской песочницы кручинилась мамуля. Она вышла на вечернюю прогулку в надежде встретить свою музу, но, очевидно, разминулась с ней и была этим очень расстроена.

Мамуля у нас трудоголик. Едва закончив один роман, она тут же начинает писать следующий. Самодисциплина у нее железная, пальцы, закаленные годами упражнений на клавиатуре, крепче гвоздей, так что настучать пяток страничек в день для нашей писательницы не проблема, было бы о чем. К сожалению (или к счастью), созерцание нашего мирного двора сочинительницу ужастиков не вдохновляло.

От нечего делать мамуля развлекла себя беседой со мной. Поскольку в период творческого простоя она становится невыносимо вредной, беседа имела характер допроса, и темы мамуля выбирала самые что ни на есть больные. Сначала она спросила, как дела у меня на работе, и мне пришлось врать, что наше «МБС» процветает так, как не снилось Би-би-си, Си-эн-эн и ЦРУ, вместе взятым. Потом перешли на личное.

– Дюшенька, а куда подевались Денис с Барклаем? – спросила мамуля, быстро обежав глазами периметр двора и закончив осмотр в песочнице, которую капитан Кулебякин покинул лет тридцать тому назад, а его бассет и вовсе никогда не посещал.

– Они уехали в командировку, – соврала я, чтобы не огорчать родительницу пуще прежнего.

Мамуля очень страдает от того, что я в свои тридцать лет все еще хожу в девках. Внезапное желание Дениса отдохнуть у моря без меня мамочка наверняка расценит как отказ от намерения связаться со мной узами брака.

– В командировку – с собакой? – удивилась мамуля. – Не иначе, в горячую точку?

– В горячую, точно! – с болью в голосе подтвердила я. И про себя добавила еще: «Плюс сорок в тени!»

Неправильно определив причину моей скорби, мамуля сочувственно потрепала меня по руке и сказала:

– Ничего, Дюша. Денис вернется, и все будет хорошо.

– Он вернется, и будет хорошо, – согласилась я. И мысленно с большой враждебностью в адрес капитана Кулебякина добавила: «Но не всем!»

Однако желание родительницы утешить непутевую взрослую дочурку меня тронуло. Захотелось в порядке ответного жеста тоже сделать ей что-нибудь приятное. Подумав, что больше всего в данный момент мамулю порадует долгожданный прилив пугающих творческих фантазий, я оживленно сказала:

– Ма, надо бы тебе со мной поехать! Я со съемочной группой буду работать на месте трагической гибели одного человека. Представь: мрачные сумерки, в разрыве грозовых туч – багровый закат, печально шелестит ковыль и грозно рокочут мутные речные воды, в толщу которых накануне канул автомобиль с водителем!

– Звучит неплохо, – согласилась сочинительница ужастиков, всегда открытая для новых жутких впечатлений. – А когда мне можно будет совершить эту необычную и познавательную экскурсию?

– Прямо сейчас, – ответила я и встала с лавочки.

Во двор, приветственно сигналя клаксоном, въезжала машина с табличкой «Телевидение». Незнакомый водитель приветливо улыбнулся мне, и знакомый оператор Саша лениво помахал ручкой.

– Привет! – радостно сказал с заднего сиденья Смеловский.

Макс явно устроился на диванчике не просто так, а с дальним прицелом: надеялся со мной пообниматься. Он уже и губы вытянул трубочкой в расчете на поцелуй, но я пропустила вперед мамулю, и она села между нами. Целоваться с мамулей, которую он безмерно почитает и надеется однажды назвать тещей, Смеловский не дерзнул, ограничился лобызанием ручки. К сожалению, Максу не хватило ума и такта проявить сдержанность в речах, и он через голову мамули бросил мне настоящую информационную бомбу:

– Вот тебе новый факт по делу Цибулькиной: похоже, это все-таки убийство! Опростоволосился Савицкий, метнул в ванну любовнице свою собственную бритву! Эксперты нашли в механизме щетинки с бороды Бронича, а вот волосяного покрова убитой там не было вовсе!

– Вот, значит, почему его не выпустили! – пробормотала я.

– Дюша, о чем речь? – взволновалась мамуля. – Бронич – это разве не твой директор? Дюша! Ты же только что уверяла меня, что ваше агентство процветает!

– Да процветает оно, процветает! У нас работы полным-полно! – заверила я. И уже менее воодушевленно добавила: – У нас только денег нет, нам их без Бронича не дают.

– Ну, не в деньгах счастье! – провозгласил Макс, сообразивший, что свалял дурака.

Отвлекая внимание мамули, он затеял рассказывать смешные телевизионные байки, но я их не слушала. Я думала о гражданке Цибулькиной.

Я не была с ней знакома и потому не могла исключать вероятности того, что Елена Яковлевна была очень странной особой (или же крайне подверженной влиянию неблагоприятных геофизических факторов, что, в сущности, одно и то же!). По-моему, нормальная женщина не станет держать у себя в квартире бритву, принадлежащую совершенно постороннему мужику. Значит, Бронич был ей не чужой. В отцы он ей не годился – не настолько стар, в старшие братья тоже – отчество другое. Как ни крути, сам собой напрашивается вывод о наличии между Еленой Яковлевной и Михаилом Брониславичем любовной связи, причем довольно прочной: шеф наш вещами разбрасываться не любит, у случайной дамы обошелся бы одноразовым бритвенным станком.