большую кровать, строгий высокий шкаф с книгами до потолка и комод с зеркалом, но оставил в темноте углы. Мари прислонилась спиной к двери, заложив руки за спину. Сейчас она была похожа на мать — такие же мягкие манеры и движения, осторожная деликатность и толика проницательности.

— Да спрашивай уже, — вздохнул Эндрю, резко погасив в пепельнице окурок. — Что такое?

— Я виделась с Шеанной, она говорит, ты и раньше бывал в её Доме ради грёз.

— А дверь ты закрыла, чтобы Кристофер не узнал?

— Его уже нет дома. Но подумала, ты сам не хочешь, чтобы он знал. Иначе чего не рассказать раньше?

И в этом Мари была права. Эндрю сейчас почувствовал себя глупым мальчишкой, который искал опасных удовольствий в угоду своим собственным эмоциям, которые всегда плескались где-то на поверхности и толкали на неразумные поступки.

И никто в этом не был виноват. Некоторые его знакомые уверяли, что их привёл друг и уговорил попробовать, хотя бы раз, а они сами и не очень-то хотели, но поддались соблазну.

Эндрю хотел. И понимал, куда и зачем приходил — пусть всего несколько раз. Но признаться в таком старшему брату… ему казалось, это слабость. Младшего брата, который и так ни черта не может! У него нет такого спокойствия и уверенности, как у Кристофера, или мудрости ведьмы, знающей суть жизни и смерти.

Возможно, тогда это и было бегством — от щита, от силы колдовства, которая пусть и не вырывалась, но постоянно ощущалась в крови, хотя сам Эндрю считал, что ищет вдохновение. Обман собственного сознания иногда даётся так просто.

И мысль, что сам Кристофер никогда бы так не сделал, едко напоминала, что он лишь слабый маленький мальчик с непокорным колдовством. Или он сам просто не хотел видеть сочувствие — ни в глазах Кристофера, ни даже в глазах Мари.

Хотя рассказать, конечно, стоило после всех событий. Чувство вины кольнуло изнутри.

— Раньше не хотел, чтобы он знал. Это было всего несколько раз. И мне… не понравилось. Не то, чтобы я пытался привыкнуть к этому, но мне было интересно какое-то время. Я так и не проникся.

Эндрю помолчал, с неохотой вспоминая те дни, когда входил в дом, полный шороха красных занавесей, сладкого аромата и замершей тишины, когда ощущал на кончике языка горечь, после которой наступали расплывчатые видения. Дурманящие грёзы, после возвращения из которых даже не сразу понял бы, реален ли мир вокруг.

Именно это ему и не нравилось. Миры смешивались, перетекали один в другой, слизывали четкую границу яви. Как и во сне.

Он снова терял контроль.

А от слишком большой дозы превращались в кошмары — как в тот раз, когда его притащили насильно. И в этом сомнений не было.

— Первый раз был после смерти отца, — тихо продолжил он. — Помнишь, тогда осенний ритуал не удался? Всё пошло не так. Мы все были подавлены и разочарованы, разъехались по домам. С похорон прошло…. сколько? Да месяц, наверное. Я бродил по городу, зашёл на рынок, а потом оказался около Дома.

— Когда ты там был в последний раз? — мягко спросила Мари.

— Когда мы расстались с Сильвией, в конце лета. Но я только зашёл, потоптался у входа и передумал. Вместо этого устроил репетицию. Ой, только не надо на меня смотреть с таким сочувствием!

— Она не любит тебя.

— Что ж тогда почти год тянула? Не могла определиться?

Раздражение только нарастало — или злость на самого себя. Эндрю уже шнуровал высокие ботинки и избегал взгляда сестры, не желая видеть в нём того самого сострадания. Ещё б по головке погладила! Лучше он найдёт Одетт и узнает что-нибудь про чертовщину с вороном и кровью. Если кто-то и знает об этом, то она, раз так легко раскидывается пророчествами.

У него как раз есть время до вечерней репетиции, перед которой надо заехать за бас-гитаристом, чья драма пока только вредит группе. Но терять его Эндрю не хотел — «Неоновые ритуалы» выступали в таком составе уже достаточно долго, все притерлись друг к другу, да и несколько концертов запланированы на пару месяцев вперёд. И стоило переговорить с менеджером — Эндрю не разбирался в финансах, но старательно вникал в то, что и как шло у его группы.

— Я скажу ему сам, ладно?

— Конечно. Он уже уехал, сегодня ранняя встреча с крупным клиентом, но можем встретиться вечером.

— Ага. Я пока найду Одетт, если она согласится поговорить.

— Дай знать, если будут новости.

— Напишу. А у тебя, что, выходной?

— О, нет, — Мари рассеянно теребила тяжёлый браслет на руке, но когда посмотрела на брата, её взгляд принадлежал ведьме, которая может сплести из своей крови проклятия для других. — Я хочу узнать, что, чёрт возьми, за Охота в этот раз. Теперь время моих ритуалов. Кстати.

Мари прошла к шкафу и открыла глухую дверь, а потом развернулась к Эндрю, держа в руках зашитый саше-мешочек.

— Это для тебя. Сделала сегодня ночью. Немного защиты и удачи. Пусть ты и сам щит, но иногда не помешает немного поддержки. Помнишь, что говорил отец?

— Те амулеты, что содержат магию семьи, самые сильные. Тебе не кажется, что он был помешан на семье и преемственности?

— Возможно. Не все его решения… казались верными.

Эндрю с благодарностью взял мешочек, честно говоря, не ожидая такого от Мари. Не потому что считал, что она не может так заботиться, этот жест был полон её. Просто иногда ему самому казалось, что всегда есть его старшие брат с сестрой, и он сам. Или куда ближе ощущал себя к Кристоферу, как к старшему брату. Мешочек приятно лёг в ладонь, и пальцы укололо ощущением надёжного колдовства.

— Спасибо, — искренне сказал Эндрю. — Я буду его хранить.

Мари улыбнулась и довольно кивнула.

* * *

Одетт легко согласилась на встречу.

Они с Эндрю обменялись парой аудио сообщений и договорились встретиться в баре, где подают сытные завтраки и негромко урчит хороший рок, уже остывший после бурной ночи.

Дверь поддалась не сразу — тяжёлая и тугая, так что Эндрю даже навалился на неё всем весом, чтобы открыть. Его волосы вымокли и потемнели от дождя, по коже куртки стекали дождевые капельки.

Сиэтл не зря называли городом дождей и кофе — и сейчас как раз начался долгий и заунывный сезон постоянной мороси, погрузивший улицы во влажную дымку. К ней примешивался запах подгнившей мокрой листвы, которая липла к подошве ботинок, и аромат самых разных специй из кофеен, призывающий продрогших прохожих в тепло