Еще один миф, полностью сформировавшись, вносил свой вклад в единство государства: поверье, что в Венеции нет противоборствующих партий, что все жители сообща трудятся на благо родного города. Этот миф расцвел в XVI веке, когда контраст между венецианским единством и частыми распрями в других местах был особенно разителен и потому перевешивал воспоминания о частых вспышках насилия в первые пять или шесть веков политической истории Венеции. Когда в IX–X веках дожи из семьи Кандиано укрепляли власть Венеции на севере Адриатики, они, кроме того, добивались и власти для своей семьи, пытаясь сделать Венецианскую лагуну наследственным владением. Пьетро IV Кандиано избавился от первой жены, чтобы жениться на сестре богатейшего итальянского князя, маркиза Тосканы. Он посылал венецианцев солдатами, чтобы те сражались в разных частях Италии за земли, бывшие ее наследством. Дабы укрепить свою власть, он пустил в Венецию иностранных солдат. Кроме того, он обращался за поддержкой к германскому королю Оттону. Дожу Кандиано противостояли влиятельные семьи, опиравшиеся на помощь Византии. В 976 году противники Пьетро IV Кандиано призвали толпу напасть на дворец дожа; отбитые стражей Кандиано, нападавшие подожгли стоявшие рядом строения. Пожар распространился по всему острову, входящему в состав города; в его огне погибли и церковь Святого Марка, и дворец дожа. Когда дож вынужден был выйти из дворца, чтобы не погибнуть в дыму и пламени, его вместе с маленьким сыном убили. То была самая яростная вспышка межкланового соперничества. Но и ранее многих дожей убивали или смещали. Пьетро IV Кандиано сменил первый представитель семьи Орсеоло, по приказу которого церковь Святого Марка была отстроена. Второй дож из семьи Орсеоло, Пьетро II, возглавивший блестящий поход на Далмацию в 1000 году, укрепил свое положение брачными союзами с царственными домами, но в годы правления его сына династию Орсеоло также свергли насильственным путем.

Тем временем междоусобицы продолжались. Представитель семьи Калоприни убил одного из Морозини. Какое-то время Калоприни пользовались некоторым покровительством Оттона II, но после его смерти Морозини убили трех братьев Калоприни. Эти происшествия показывают, что в X–XI веках Венеция так же страдала от междоусобных войн и тщеславных устремлений аристократии, как и прочие итальянские города-государства – и в Средние века, и в Новое время. Методичное подчинение отдельных амбиций, за что позже Венецией так восхищались, стало приобретенным качеством, а не следствием врожденных добродетелей. Неправда, что Венеция не знала кровавой борьбы партий; правда, что она нашла способы укротить соперничество.

Еще один миф о венецианском правлении появился гораздо позже, в последние века жизни республики; это своего рода противоположный миф, не способствовавший укреплению республики, а наоборот, внесший свою лепту в ее падение. Он рисует венецианских правителей тиранами-олигархами, правление которых поддерживалось обширной шпионской сетью, пытками и ядами. Этот миф с негативным значением породили испанцы, враги Венеции, в эпоху Контрреформации, однако он распространился в XVIII веке, когда в нем была доля истины, и использовался в пропагандистских целях. С его помощью якобинцы и Наполеон оправдывали уничтожение Венецианской республики. Забытый в своих крайних проявлениях, в более мягких вариантах этот миф до сих пор встречается во многих хрониках. В самом деле, в последние века существования республики Венецией управляли представители узкого круга семей – их насчитывалось менее сотни. Аристократы были уверены в своем исключительном праве управлять, принадлежащем им по рождению. Но приписывать более раннему времени аристократические и демократические убеждения XVIII–XIX веков – это уже современное мифотворчество.

Выборы дожа Народным собранием и необходимость народного одобрения основных законов приравнивались к тому, что мы сегодня называем демократическими принципами. Но когда ранние хроники или юридические формулы апеллируют к «народу» (populus), они имеют в виду все население или по крайней мере всех мирян (подобно тому, как в выборах епископа участвуют клирики и миряне); под «народом» вовсе не обязательно подразумеваются «простолюдины», в отличие от «аристократов». Некоторые семьи считались благородными благодаря своему богатству, военным заслугам, связям в церковных кругах и образу жизни. Хотя они не обладали четко очерченными юридическими или политическими привилегиями, выделявшими их из простолюдинов, они были лидерами политической жизни и в первую очередь считались представителями народа, то есть общины.

Две средневековые системы мышления способствовали приданию власти законный и правильный вид. Одна из них – так называемая «нисходящая теория», по которой вся законная власть передана Богом папе и императору, а уже они передают ее нижестоящим. По второй, «восходящей» теории законодательная и политическая власть находятся у общины; она может передать их тем, кого она назначает. В соответствии с этой теорией законные правители являлись представителями общины и отчитывались перед ней. Венецианцы склонялись ко второй теории. С ее помощью они подтверждали убеждение в своем суверенитете и независимости. Кроме того, с помощью этой теории они оправдывали ограничения, налагаемые на дожей, и даже их свержение.

С другой стороны, венецианцы верили и в библейские понятия о том, что всякая власть – от Бога. Давая присягу при вступлении в должность, дож открыто признавал, что победил на выборах не только благодаря собственным силе и мудрости, но и благодаря «милосердию Создателя, от которого зависит все». Он получал жезл и знамя, символы его должности, от святого Марка, что отражено на венецианских монетах. Считалось, что дож вступил в должность после того, как ему вручали знамя с алтаря в храме Святого Марка. Таким образом, «нисходящая» и «восходящая» теории частично накладывались друг на друга. Только народ, община, могли решать, кому стать дожем, и определять его полномочия; но власть, которую олицетворял дож, считалась не просто человеческой, но и отчасти божественной.

В IX, X и отчасти XI веках власть дожа была неограниченной. Позже его окружили советниками, однако он по-прежнему оставался символом единства и власти правительства. Кроме того, дож решал сугубо практические задачи: был командующим вооруженными силами, ведал международными отношениями, отправлял правосудие и руководил работой государственных служащих. В таком положении его нравственная власть как представителя и общины, и святого Марка добавляла убедительности и действенности исполнительной ветви власти.

Процесс ограничения власти дожа при помощи советников начался после переворота 1032 года, когда свергли династию Орсеоло. Вместе с новым дожем выбрали двух советников, ограничив тем самым практически монархическое правление, существовавшее при Кандиани и Орсеоло. Впрочем, советники, как оказалось, не играли такой важной роли: новый дож, Доменико Флабианико, был человеком совсем другого сорта. Он был «новым человеком», то есть происходил из семьи, которая прежде не занимала высокого положения, однако он нажил большое состояние на торговле шелками. Свою проницательность новый дож выказал также и в том, что мирно ограничил срок своих полномочий.

Такие люди, как Доменико Флабианико, в следующие два столетия становились в Венеции все более многочисленными. Сельскохозяйственный рост и общая экономическая экспансия в долине По, с одной стороны, и растущее владычество Венеции на море и ее коммерческие привилегии в Византийской империи, с другой стороны, позволили многим «новым людям» возвыситься до положения знати. В то время как основным источником богатства служили торговля и иногда пиратство, состояния наживались и теми, кто вкладывал средства в недвижимость в окрестностях Ривоальто. Аристократы, утверждавшие, будто их род происходит от трибунов, называли всех остальных представителей знати «новыми семьями», но на самом деле источники дохода у «старых» и «новых» семей были примерно одинаковыми. Все они активно наживались на морской торговле и войне, все покупали землю, когда могли, и все конкурировали за пост дожа и влиятельные посты среди советников дожа.