Хара, это трудно принять, но его больше нет. Нужно поскорее покинуть эти места. Пока пулинды грабят город, мы успеем убежать, а иначе нас не ждет ничего хорошего. Пошли скорее, дитя.

– Нет! – она отошла от края, разбежалась, изо всех сил оттолкнулась двумя ногами и прыгнула вниз…

Задыхаясь, она бежала вперед к полю боя и только мельком обернулась назад, чтобы взглянуть на свое маленькое, разбитое и бесполезное теперь тело, которое раньше называли Хара.

Вокруг все было усыпано трупами. Повсюду валялись оторванные руки и ноги, а земля прокрасилась багровым. Грифы слетелись на знатный пир и с отвратительным аппетитом вгрызались в мертвое мясо. Она увидела то, что искала: узкий конец знамени, алый ручеек ткани, запятнанный темными пятнами настоящей крови, вел к телу отца.

Что есть силы она снова закричала.

Его душа вместе с душами других павших стояла в отдалении, и она бросилась туда, крича его имя. На мгновение он обернулся и, увидев Хару, стал протягивать к ней руки, но что-то мешало им идти друг к другу.

Хара увидела, как в небе открылся сияющий портал и все души, стоявшие на поле в ожидании, стали быстро возноситься туда и исчезать в воронке света. Хара изо всех сил пыталась подлететь к порталу, но неведомая сила грубо оттолкнула ее. Она рвалась туда, но снова встречала непреодолимое сопротивление. Наконец, ее отец залетел туда, и портал закрылся. Она снова в отчаянии бросилась к его мертвому телу и увидела, что там стоит Дед. За ним сгущалось что-то черное, похожее на дым или туман, и из этого тумана выглядывали морды огромных псов, у которых из пастей до самой земли свисали толстые красные нити. Их жесткая шерсть, больше похожая на иголки, стояла колом. Они смотрели на нее большими желтыми глазами и принюхивались с жадным удовольствием.

Хара в ужасе смотрела на них, пока не услышала голос деда:

– Не смотри на Псов, они просто делают свою работу, и не бойся их. Если будешь бояться – я не смогу защитить тебя.

Она с усилием оторвала взгляд от страшных созданий и снова посмотрела на Деда. Его голова была украшена полоской кожи, с которой по бокам свисали нити с нанизанными на них камнями, а на шее висело ожерелье из рудракшы. На руках он держал ее маленькое тело.

– Твой отец ушел на райские планеты, а тебе теперь уготована совсем другая участь. Я начну аскезу: буду подносить дары предкам и молить, чтобы твоя душа избежала адских планет. Ты не должна была прерывать свою жизнь.

Теперь держись рядом со мной. Я буду подносить пищу предкам, а затем предлагать тебе. Принимай ее, это поможет. А главное – утолит те страшные голод и жажду, которые ты будешь испытывать в тонком теле. Тебе теперь будет нелегко. Ты потеряла все.

Глава 3. В Ришикеше

Иша зашла в душевую, совмещенную с туалетом, в индийском стиле: в полу зияла дыра с потертой фаянсовой вставкой. Она очень устала и мечтала о горячем душе. О. сказала, что вода есть. С надеждой Иша встала под душ, висевший над головой, – потекла горячая вода, и она с наслаждением постояла с минуту, позволив слегка обжигающим струям скользить по коже, а затем взяла гель и, выдавив на руку чуть больше, чем обычно, начала намыливать грудь.

С улыбкой она заметила, что слева, в подмышке, образовался большой мыльный пузырь. Она смахнула его рукой, но пузырь приклеился к ладони. Иша приложила левую ладонь и стала сжимать его между руками. Вместо того чтобы лопнуть, пузырь просочился между больших пальцев. Какое-то время она забавлялась этой игрой, а затем просто легонько прихлопнула его.

«Пожалуй, иногда нужно поступать как этот пузырь. Обстоятельства давят с двух сторон, а ты такой раз – и в боковой ход. Может, именно это и имел в виду Бродский, когда цитировал странную фразу одной неизвестной сумасшедшей: «Лучший путь – сквозь».

Иногда нужно просто просочиться сквозь пальцы хитрым пузырем времени, оставив другим их мысли и чаяния. Главное – не оставаться пустым и бесполезным долго, а то тебя просто прихлопнут…»

Она снова подумала о Ясоне. Иша внутри чувствовала, что он правильно поступил, но вместе с тем была и в некотором смятении. Так, словно она кушала сладкий сочный арбуз где-нибудь в горячем южном городе, перепачкалась в липком соке, а затем поняла, что негде помыть руки и лицо и даже вытереться-то нечем. Она не знала, что делать дальше. Выйдя из душа, который приятно освежил после дороги, Иша села на кровать и подтащила к себе рюкзак. Порывшись в его недрах, она достала тетрадь в твердой обложке и черную гелевую ручку «пилот».

На первой странице она написала заглавными буквами «ПЕСНИ ОБ ИНДИИ», а затем, немного подумав, стала быстро записывать ровным почерком свои впечатления:

«Индия – это страна, где вместо супермаркетов на каждом шагу – храмы. Теперь мне кажется, что в России храмы превратились в супермаркеты.

Так и представляю себе гигантский алтарь, на котором поклоняются замороженной курице, задохнувшейся неделю назад «свежей» рыбе и мясному фрикасе в пластиковой упаковке.

Здесь все иначе, я не берусь судить, как правильно, но это «иначе» мне очень по душе, потому что я чувствую себя так, как предписывает правило трех О: Отлично, Освежающе, Офигенно. Если для того, что с тобой происходит, можно применить хоть одно это слово – продолжай двигаться в том же направлении.

Сегодня я весь день провела в дороге. Тряслась в небольшом автобусике с низкими, жестковатыми сиденьями, обтянутыми коричневым дерматином. Такие у нас в городе я застала только в глубоком детстве и никогда не могла представить, что в подобных повозках с мотором можно путешествовать без риска отстучать себе пятую точку тела.

Однако первое впечатление ложно, автобус этот показался мне комфортабельнее любого европейского двухэтажного буса с туалетом и кондиционером. Так славно было ехать и смотреть в окно на пыльные дороги, на делийский смог, который постепенно рассасывался в полях, позволяя нам вдыхать чистый воздух.

Попетляв немного в городских трущобах с их грошовой и неопрятной жизнью, удивляющей белого человека, прежде всего, одной мыслью: «Разве можно жить вот так?», автобус вывернул на широкое, четырехполосное шоссе и мирно погнал в Ришикеш, где ждала меня загадочная О.

Круглые лепешки из коровьего навоза, разложенные на полях для сушки; перетянутые веревками деревянные уличные каркасы кроватей а-ля жесткий гамак, на которых отдыхают вечерние старики; бесконечные зеленые каналы цвета свежевыжатого сока из сахарного