Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никто не мог сказать определенно, как долго они шли. Часы у всех валяли дурака, как компасы в зоне магнитной аномалии. Сначала Аулис пытался считать свои шаги, но вскоре сбился, потому как числа пошли запредельные. Тогда он стал отмерять время приступами отчаянья, которые методично случались с Соотечественником: агент затыкал уши и вопил: «Замолчите же, наконец!! Дайте мне сказать!! Дайте!!» Приблизительно через каждые десять или пятнадцать приступов Аулис объявлял привал, и все падали на песок. Ничего не менялось после пятого, и десятого, и двадцатого привала. Все тот же песок, помещенный в бледно-зеленый круг, тот же мрак, сжимающий со всех сторон этот круг, и беззвездное небо, и отсутствие каких-либо потусторонних звуков.
— У кого есть вода? — спросил Интеллигент, камешком подбивая гвоздики в металлических уголках ящика. — Я куплю воду. За большие деньги.
Воды ни у кого не было. Боксер скрипел от жажды зубами и смотрел на лозу, которая свернулась в форме кукиша. У Интеллигента потрескались и покрылись язвами губы, к тому же он жестоко страдал от холода и пытался отогреть озябшие руки у себя в паху. Как переносила обезвоживанье Стюардесса, сказать было трудно, но после каждого привала она взлетала все тяжелее, и с блузки сорвались все, кроме одной, пуговицы.
— Никто не хочет денег? — удивился Интеллигент. — Тогда, может быть, кто-нибудь хочет золотые украшения? Есть цепочки, кулоны, кольца…
— Я хочу! Я! — обрадовалась Стюардесса, и блузка громко захлопала рукавами, подлетела к Интеллигенту и стала кружиться вокруг него. — И цепочки, и кулоны, и кольца! Все хочу!
— А вода у тебя есть? — настороженно произнес Интеллигент.
— Нет… Воды у меня нет. Зато есть прекрасное молодое тело!
— Хы, прекрасное! — скептически хмыкнул Боксер.
— Что-то не видно твоего тела, — сказал Интеллигент и на всякий случай заслонил собой ящик. — Кыш! Кыш отсюда!
— Как не видно? Как не видно? — рассердилась Стюардесса и сбросила сверху на Интеллигента капельку помета. — Не видно, потому что темно!
— Вот когда будет светло, тогда и поговорим про твое тело, — пообещал Интеллигент, но все знали, что он врет и, даже если будет светло, тело Стюардессы его не заинтересует. Его вообще ничего не интересовало, кроме ящика.
Разговор о воде возникал всякий раз, если кто-то хоть единожды произносил это магическое слово. Так и в этот раз. Все начали наперебой рассказывать о своей жажде. Получился спонтанный митинг, в котором не принимал участия только командир. Он добросовестно трудился над созданием под собой очередного мокрого пятна с замысловатыми очертаниями.
— Хоть продукт его пей! — проворчал Боксер, поглядывая на мокрые штаны командира с затаенным практическим интересом. — Издевательство какое-то! Откуда в нем столько жидкости?
— Он за свою жизнь столько выпил, что до сих пор опорожниться не может, — ответил Интеллигент, опускаясь на четвереньки, как некая вьючная доходяга. Взвалил на себя ящик и начал вставать на ноги. Глаза его вылезали из орбит, язык свешивался изо рта, а на худой шее вспухли жилы. Он очень страдал.
Аулис уже не получал удовольствия от того, что ему было позволено командовать. Эта избранность отнимала много сил, но решительно ничего не давала. Ни материальных благ, ни тщеславного удовлетворения. Даже стакана воды! А пить хотелось невыносимо. Это желание необыкновенно быстро и радикально преобразило восприятие Аулисом мира. Теперь на все вокруг он смотрел только с позиции практического использования: можно это пить или нельзя. Жажда становилась царицей в его организме, наделенной абсолютной властью. Она сидела на своем ссохшемся глиняном троне, шуршала пергаментом и, поднимая в воздух пыль, глухо шипела: «Смотреть на меня! Думать обо мне! Слушаться меня!» Аулис так и поступал. Если он вспоминал альпклуб, то лишь с того боку, что в горах много ручейков и рек, которые можно пить. Если Аулис задумывался о печальном завершении своей командировки, то печалился только по той причине, что не попил пива в Норт-Фруди. Все вокруг делилось на воду и не воду. Мокрая половина была добром, а сухая — злом. «Что, страдаешь?! — злобно хихикала царица Жажда. — Плохо тебе? А ты подумай о тех людях, которым ты продал фуфловые веревки! Половина из них истлевает в горных расщелинах! Так кому лучше?»… Аулис отгонял от себя эти тягостные мысли, как жирных навозных мух. Надоел ему этот бизнес, как горькая редька. Надо с ним завязывать. Все, крест! Вернется он в Россию и пойдет работать грузчиком на местный пивной завод. Перед началом работы он будет выпивать две бутылочки пива, в обед три и после работы еще три. И с собой пару штук… «Дудки, никакой пивной завод тебе не светит! — размахивая трухлявым плащом, побитым молью, злобствовала царица. — Ты скоро песок пить начнешь! У тебя мозги высохнут и станут напоминать вяленую тыкву!»
У Интеллигента от напряжения развилась пупочная грыжа. С живота его свесился несимпатичный сизый кожаный мешочек, который мешал идти и раскачивался между ногами, как маятник Фуко или как нечто другое — в зависимости от изощренности воображения. Интеллигент сначала пытался запихнуть его под тряпочку, которая висела на его бедрах, но потом приноровился идти с ним и даже придумал игру, попеременно подфутболивая мешочек то правым коленом, то левым. Стюардесса сначала очень заинтересовалась мешочком, потом разглядела его внимательно и с того момента к Интеллигенту близко не подлетала. Объектом ее жизненных интересов стал командир, последний, который ей еще ничего не пообещал. Несколько раз, пытаясь завладеть его вниманием, Стюардесса обгоняла его, садилась на песок и безвольно раскидывала крылышки, притворяясь беспамятной. Но командир тоже притворялся беспамятным и безжалостно топтал белую блузку.
— Кыш! Кыш! — отгонял ее от командира Боксер, складывая ладонь на манер мухобойки. Он видел в ней конкурента и потому не отходил от командира ни на шаг. Даже сушить летчику штаны он стал собственноручно.
— Что ж вы, батенька, такой расточитель! — беззлобно журил Боксер командира, аккуратно сдергивая с него штаны. — Вы когда по малой нужде захотите, обязательно мне скажите. Мы ж это дельце обстряпаем как положено. Мы ж ни капельки в штанишки не пропустим…
Последние слова он произносил шепотом и пугливо оглядывался по сторонам: не подслушал ли кто. Стюардесса шла на хитрость и заманивала Боксера за соседний бархан, где якобы ей почудилось журчанье ручья. Боксер, хоть и был опытным полицейским, поднаторевшим на подставах, приманку заглатывал и бегом устремлялся за бархан. Там он ползал по песку, нюхал его, щупал, даже пробовал на вкус, но никакой воды не находил. Он понуро возвращался назад, отгонял от командира Стюардессу и едва не плакал от жалости к себе. Сколько раз он сам организовывал подобные подставы — не счесть! И пистолеты невинным людям подкидывал, и наркотики, и подкупал свидетелей, и по заказу мог сварганить любую улику против кого угодно. Профессионал! А вот поди ж ты — на мякине попался.
Стюардесса просекла, насколько Боксер стал доверчив, и дурила его при всяком удобном случае.