Шарлотта дрожала и не могла унять дрожь. Все, что она могла, — просто стоять и смотреть в его сверкающие золотом глаза.

— Какой повод? — спросила она, пытаясь взять себя в руки.

Черты его красивого лица приобрели знакомую напряженность.

— Ты просила меня подарить тебе любовь. Поэтому я здесь, чтобы предложить это.

— Что ты такое говоришь?

— Я говорю, что люблю тебя, Шарлотта Деверо, — произнес Тарик своим мрачным, глубоким голосом. — Я люблю тебя, моя жена. Я провел последние три недели, убеждая себя, что если отошлю тебя, то эти чувства во мне прекратятся. Но… я не могу перебороть то, что чувствую к тебе. Именно ты делаешь меня тем монархом, каким я должен быть. Ты делаешь меня сострадательным и милосердным. Ты делаешь меня сильным. Ты делаешь меня лучшим человеком, лучшим королем. И я хочу вернуть тебе все то, что ты мне дала.

Ей стало холодно, потом жарко, будто она умерла, а потом вернулась к жизни.

— Тарик…

Его имя было единственным, что она могла произнести.

К счастью, Шарлотте не нужно было говорить, потому что он продолжал:

— Я хочу тебя, йа амар. Я хочу дать тебе всю любовь, в которой ты нуждаешься. И я бы покинул Ашкараз, если бы мог, и был бы с тобой здесь, в Лондоне, если бы ты захотела. Но я не могу покинуть свою страну. Поэтому все, что я могу сделать, — это умолять тебя вернуться вместе со мной.

На сердце у нее было тяжело и легко одновременно.

— Хорошо, — просто сказала она.

Потому что именно этого она хотела больше всего.

— Ты поедешь со мной? После всего, что я тебе сделал? Держал тебя в плену… заставил выйти за меня замуж? Ставил тебе ультиматум за ультиматумом…

Шарлотта протянула руку и приложила дрожащий палец к его губам, заставляя его замолчать.

— После того, как ты подарил мне радость и дружбу. Показал мне, какой храброй я могу быть и какой сильной. После того, как ты помог мне понять, чего я стою.

— Я не очень хороший человек, йа амар. И есть многое, чего я не понимаю. Я буду совершать ошибки, и мне понадобится твоя помощь. Я также очень собственнически отношусь к тому, что принадлежит мне, и это порой невыносимо.

Шарлотта сморгнула внезапные слезы.

— У меня есть некоторый опыт общения с трудными людьми, поверь мне. Я думаю, что смогу с этим справиться.

— Даю слово, что сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива до конца наших дней.

По ее щекам струился дождь, хотя часть влаги могла быть слезами, потому что железный обруч, сковавший ее сердце с тех пор, как она оставила его, разорвался, и ее легкие наполнились воздухом, а сердце — радостью.

Ее зонтик упал на землю, и она оказалась в его объятиях. Их губы соприкоснулись, и Шарлотта ощутила вкус дождя.

— Скажи мне, — произнес Тарик, когда она наконец отстранилась.

— О чем? О моем отце? О завтрашнем собеседовании по поводу работы?

О, как же ей нравится дразнить его!

— Нет. — Тень недовольства пробежала по его лицу. — Не играй со мной, йа амар.

Шарлотта улыбнулась.

— Ты хочешь услышать, что я люблю тебя?

— Да, — с чувством произнес он.

— Я люблю тебя. Ия…

Тарик поцеловал ее еще раз, сильно, прерывая слова, украв все ее дыхание, а затем возвращая его обратно, так что, когда он снова поднял голову, она почувствовала головокружение.

— Моя гостиница неподалеку, — пробормотал он. — Пойдем со мной, жена. Ты мне нужна.

— Подожди. — Она прижала руки к его твердой груди, теплой, несмотря на то, что они оба насквозь промокли. — Ты должен сказать мне, что заставило тебя передумать.

Мимолетная улыбка скользнула по его лицу.

— Друг.

Шарлотта удивленно уставилась на него.

— Я думала, у тебя их нет.

— Оказывается, у меня есть по крайней мере один. Фейсал. Он сказал мне, что причина, по которой мой отец воспитывал меня таким образом, заключалась в том, что он так и не смог пережить смерть моей матери. Что он похоронил себя и сделал то же самое со мной. Фейсал также сказал мне, что мой отец был не прав. Что не отстраненность делает монарха великим, а любовь. И, кажется, я начинаю понимать, что он имел в виду.

Шарлотту переполняло счастье. Она приподнялась на цыпочки и снова поцеловала его, потому что всех поцелуев на свете было бы недостаточно.

То, что она заблудилась в пустыне, возможно, было самой глупой вещью, которую она когда-либо совершала, но это было также и самым лучшим обстоятельством.

Потому что, заблудившись, она нашла свой дом. Она нашла себя.

В сильном и страстном сердце шейха.

В дверь кабинета Тарика постучали, не успел он опомниться, как дверь открылась, и вошла его жена.

Сегодня она была одета в темно-розовый национальный костюм. Этот цвет придавал восхитительный румянец ее бледным щекам, а также подчеркивал серебристый цвет волос.

Тарик улыбнулся.

— В чем дело, йа амар? — Тарик расслабленно откинулся на спинку стула. Когда любимая рядом, можно забыть о делах. — Лучше бы все было хорошо. Мне нужно прочитать очень важный доклад.

— О, это так, не волнуйся.

Шарлотта ответила ему загадочной улыбкой, затем подошла к столу и, не обращая внимания на то, что сейчас середина дня и вокруг полно людей, обошла его и села к нему на колени, будто ей там самое место.

— Это очень необычно, — пробормотал Тарик, когда она снова прижалась к его плечу и подставила губы для поцелуя. — Может быть, нам следует запереть дверь?

Тарик возбуждался все больше и больше.

Она смотрела на него каким-то особенным взглядом.

— Шарлотта? В чем дело?

От ее улыбки захватывало дух.

— Как будет «папочка» по-арабски? Я чувствую, что наш ребенок будет называть тебя именно так.

Все внутри у него перевернулось.

— Шарлотта…

Она коснулась его щеки, и все, чего он когда-либо хотел, отразилось в ее голубых глазах.

— Ты собираешься упасть в обморок, дорогой?

Но Тарик не упал в обморок. Вместо этого он рассмеялся и поцеловал жену, наполняясь ее теплом, ее страстью и нежностью, которую она принесла в его жизнь.

Всей той любовью, которую она еще ему принесет.