– Что, – спросил я с иронией, – у меня подготовка хорошая?

Он ответил уклончиво:

– Вы не собирались долго засиживаться в слугах, потому так плохо играли эту роль. Облик знатного глерда вам идет больше.

Я прищурился, впился в него взглядом.

– Хотите сказать, что это только облик? Но не совсем мое?

– Простите, глерд, – ответил он с едва заметной иронией, – я не могу судить о том, чего не знаю.

– Но все-таки?

Он ответил нехотя:

– Есть несостыковки… Хотя это больше на ощущениях. Вы не тот, за кого себя выдаете даже сейчас.

Я проговорил с нажимом:

– Это не так важно, глерд. Важнее то, что я поддерживаю королеву… пусть и с оговорками. А вот ваша роль в заговоре Дейнджерфилда остается пока неясной.

Он запнулся, помолчал, глаза погасли, сам как-то съежился, наконец проговорил с запинкой:

– Ее величество великодушно простили всех, кто колебался или даже участвовал, но не был на главных ролях. Как видите, меня даже не сослали в отдаленное имение.

Я сказал безразличным голосом:

– Ее величество почему-то считает вас неплохим вроде бы профессионалом. Думаю, только потому вы еще не на виселице. Но учтите, я вас таким не считаю!

Он поклонился.

– Как вам угодно. Только вы, как бы вам это поделикатнее напомнить, еще не королева.

– Ее величество не вникает в мелочи, – сказал я и ощутил, что нагло брешу, королева все видит и замечает. Хуже того, это знает и Форнсайн. – Я как-то объясню…

– Вы уже лишили меня лучшего работника, – сказал он.

– Мага?

– Он был не только маг, – ответил Форнсайн. – Хорош был и как воин, и как лазутчик и вообще умел и делал очень многое.

– Другого найдете, – обрубил я. – Учтите, теперь я за вами присматриваю лично. Даже издали.

Он ответил с легким поклоном:

– Как и я за вами. Желаю здравствовать, высокий глерд!

Я смотрел ему вслед и чувствовал, как просыпается темная тревога. Очень даже сомневаюсь, чтобы желал мне здравствовать. А возможностей у него, если честно, все же больше, чем у меня.

Впрочем, я еще не сказал своего последнего слова.

На крыльце кто-то отпрыгнул, кто-то поклонился, я все еще темная лошадка, вдруг да лягну, невзирая на длинный ряд предков.

Фицрой уже верхом прогуливает коней шагом, с ним раскланиваются намного любезнее.

Я издали помахал рукой.

– Все закончено. Можно ехать.

Он спросил живо:

– Ну что королева?

– Обещала, – ответил я, – помахать платочком.

– Ух ты, – сказал он с восторгом. – Такая женщина… Ну тогда влезай в седло красиво, не горбись, на лице задумчивую печаль, не суетись, как суслик, ты же теперь глерд.

– Постараюсь, – ответил я.

Когда выехали из ворот дворцового сада и пустили коней по тесной улице, он сказал с укором:

– А чего даже не оглянулся?

– Зачем? – спросил я рассеянно.

– Королева же махала платочком!

– Королева? – удивился я. – Какая королева?.. Ах да, прости, совсем забыл… Да, уже отмахнуться поздно.

– Ничего, – сообщил он, – ты уже отмахнулся, можно сказать.

Впереди распахнутые городские ворота, а за ними еще шире распахнутый во весь божественный размах залитый солнцем мир с сине-зеленым небом и двумя солнцами: огромным оранжевым и крохотным зеленым, что быстро-быстро бежит по небосводу с таким видом, словно что-то сперло и торопится утащить в нору.

– Расскажи о химерах, – попросил я.

Фицрой повернулся в седле, на лице мгновенно отразилось сильнейшее недоумение.

– Ну тебя и заносит!.. То о королеве, то о химерах!.. Интересные у тебе перепрыги. Или не совсем перепрыги?

– Скорее, ассоциации, – ответил я. – С химерами, как мне кажется, придется встречаться даже чаще, чем с королевой. Хотя не знаю, от кого вреда больше… Так что хорошо бы знать их уязвимые и прочие места.

Он подумал, почесал в затылке.

– Ну как тебе сказать… Они сильнее, крепче, быстрее… Если кто схватится с химерой, я на него не поставлю. С другой стороны, они глупее.

– Глупее? В чем?

– Может, – уточнил он, – и не глупее, но соображают медленнее. Даже в драке, если быстро сменить тактику, то не успевают… можно победить. Если сам успеешь. Ну, что еще… Ага, не умеют сбиваться в стаи, что сам понимаешь, как для нас здорово!

– Еще бы, – пробормотал я. – Людям бы тогда вообще конец… Значит, перерождаясь из людей, начисто теряют социальность?

Он не понял, но многое хватает по интонации, подтвердил:

– Даже семейные люди, превращаясь в химер, становятся одиночками.

Что-то щелкнуло в моих мозгах, я спросил с усилием:

– Но те адепты Ордена Алого Света выискивают химер среди людей. Значит, химеры все-таки могут жить социально?

Он помотал головой.

– Нет, только как люди. Но людьми быть неинтересно. Химеры сильнее, здоровее, а еще у них никаких забот! Ты когда-нибудь слышал, чтобы хоть одна химера повесилась или утопилась? И я не слышал. Это может делать только человек!

– Да, – пробормотал я, – человек – это звучит гордо. И, видимо, тяжко. Значит, химеры получаются из людей, что попадают под свет трех лун…

Он уточнил:

– Иногда получаются. Но и те чаще всего быстро мрут. Зато выжившие живут намного дольше людей. Даже не знаю насколько. Потому химер еще на свете хватает.

Он захохотал, пустил коня в галоп. Ну не может человек долго вести мудрые и возвышенные беседы…

Я догнал, поравнялся с его конем и спросил:

– Слушай, а как насчет животных? Зверей всяких?

Он пожал плечами.

– Если корова или коза какая вдруг выбежит из сарая во время трех лун, хозяин ее тут же режет, чтобы хоть мясо не пропадало. А лесные… просто не знаю.

Я покосился в сторону далекого леса, темный и страшноватый, несмотря на солнечный день, а когда в такой въедешь, конь отказывается идти через завалы в вечный сумрак, даже в ночь, что царит в глубинах.

– Если люди превращаются в невесть что, – проговорил я, – то и звери наверняка… Как-то неуютно теперь даже смотреть в ту сторону.

– Химер бояться, – сказал он беспечно, – вроде бы и не жить? Чародей Ярвуд вообще в таком лесу жил. И радовался.

– Урод, – сказал я.