я у Курта, надеясь, что его умозаключения помогут мне лучше разобраться в текущей ситуации.

— Не совсем, — не оправдал он моей маленькой надежды. — Есть сомнения в кое-каких вопросах. Но мы постараемся держать руку на пульсе и своевременно оказаться в нужных местах. Я так понял: всё начнётся в воскресенье?

— Не знаю, скорее всего, всё-таки в понедельник, — ответил я. — Но и это предположительно. Точнее не скажу, я же не Бог и не провидец. Да и повлиять на данном этапе на ход событий я тоже пока не в состоянии. Тут такие мощные силы задействованы! Я понятия не имею: что можно предпринять!

— Тогда, может, стоит просто подождать и получше подготовиться? Если вы в числе первых догадались о готовящемся перевороте, с этого есть смысл поиметь свою выгоду.

— Возможно, вы правы. В конце концов, если ничего не получится, то ничего не получится. И не я буду тому виной. Но попытаться как-то повлиять на ситуацию и смягчить последствия, думаю, в моих силах.

— А зачем?

— Зачем? Чтобы СССР или то государство, которое возникнет вместо него, помогло Эфиопии. Нам тоже тяжело. У нас мало ресурсов, особенно человеческих. Нам нужны квалифицированные специалисты, технологии, техника. Ничего этого у нас нет, а у СССР есть. Поэтому… — я замешкался, подбирая правильные слова.

— Ясно, — верно истолковав направление моих мыслей, перебил меня Курт. — Я так и предполагал. Поэтому вы и решили вмешаться?

— Да, именно по этой причине, — кивнул я.

— Ну, что ж, нам и самим интересно, чем всё это закончится.

— Вот и посмотрите заодно. На ваших и моих глазах сейчас творится история этой страны. К сожалению, я не жду ничего хорошего… Но и от меня сейчас ничего не зависит.

— Да и не должно, — отозвался Курт Шредёр.

— Да. Отвезите меня к электричке.

— Хорошо. А вы не боитесь?

Я пожал плечами и сунул было руку в небольшой и сильно потёртый кожаный портфель, дабы продемонстрировать ему пистолет, как вдруг наткнулся на что-то мягкое, тёплое и почти жидкое… Твою ж дивизию! Конспиратор, ёшкин-матрёшкин! На хрена ж я его купил⁈

Кинутый в этот же портфель кусок масла давно растаял на августовской жаре, насквозь промочил обёрточную бумагу и теперь сливочно благоухал, впитываясь в подкладку сумки. Я совсем о нём забыл!

Недоуменно уставившись внутрь, я проинспектировал содержимое на предмет важности тех или иных бумаг и, не сочтя их особо ценными, всё-таки вытащил поблёскивающий от масла пистолет на свет божий.

— Смотрите, не перестреляйте всех бандитов и насильников, — хмыкнул Курт, всё это время с интересом наблюдавший за сменой эмоций на моём лице. — Их слишком много появилось сейчас. Да и здесь всё же не Африка. Хотя, судя по настроениям населения и его обнищанию, всё идёт к чему-то подобному.

Выкинув злополучное масло, вернее бумагу с его остатками, которая с обиженным чпоком врезалась в ближайшую бетонную плиту, я захлопнул портфель.

И вдруг внезапно даже для самого себя разозлился. Резко наклонившись к своему собеседнику, с горечью сказал:

— Если б вы только знали, как вы правы! Если бы знали… — после чего так же резко отстранился, как и приблизился.

Курт удивился и даже открыл было рот, видимо намереваясь что-то мне возразить, но… глянув мне в глаза, неожиданно передумал. Сел на водительское место и повернул ключ зажигания.

Старый и слабосильный мотор ещё фиатовской копейки негромко затарахтел, мелко подрагивая выхлопной трубой, подвязанной проволокой к днищу машины.

Погазовав и дав машине, что называется, «пропердеться» после долгой стоянки, Шредер достиг устойчивой работы двигателя и включил первую передачу. Копейка вздрогнула и нехотя покатилась вперёд, постепенно набирая скорость. Курт молча переключал передачи, выкручивая в нужную сторону руль.

Говорить больше не хотелось. Я молчал, мимоходом созерцая проплывающие мимо подмосковные пейзажи и погрузившись в собственные размышления. А подумать было о чём. Странно, но почему-то раньше я как-то не задумывался над тем, с чем могу столкнуться. Мой осведомлённый разум человека 21 века не позволял всем подряд вешать лапшу мне на уши. Да и многолетний опыт обеих дополнительных жизней заставлял весьма скептически относиться к разного рода информации, не доверяя ей целиком и полностью.

Мы возвращались тем же путём, давя колёсами чахлую траву и временами расплёскивая неизвестно откуда взявшиеся в колее лужи. Странно, последний дождь шёл не меньше недели назад. Кажется, в процессе езды мы переехали мышку и двух лягух… И это, не считая целого сонма насекомых. Но это всё немцы! Фашисты, я бы даже сказал.

Так мы «домолчали» до самой электрички. Время уже перевалило за восемь вечера. Купив билетик, я вышел на перрон и стал разглядывать немногочисленных попутчиков. Ждать оставалось минуты три.

Вскоре из-за поворота показалась зелёно-красная морда пригородной электрички. И выглядела она как-то уныло и тускло. Состав остановился, двери открылись, и я шагнул внутрь.

Буквально в последний момент в тамбур, разжав автоматические двери, запрыгнула небольшая компания разномастно одетых людей. И, судя по их наглым рожам, покупкой билетов они даже не озадачивались.

Пройдя до середины вагона, я опустился на обитое драным дерматином сиденье и уставился в грязное окно. Ни возле меня, ни напротив никого не было, да и вообще в это время в Москву мало кто ехал. С работы возвращались обычно в другую сторону. Да и какая работа в субботу? А из Мытищ в Москву в это время разве что погулять можно отправиться. За окном начало темнеть, закрапал мелкий летний дождик.

Шумная компания из четырёх молодых парней непонятного возраста и одетых кто во что горазд, уселась неподалеку от меня. Громко смеясь и обзывая друг друга «весёлыми» матерными кличками, они обсуждали то ли недавнюю попойку, то ли драку, то ли ещё какое-то событие. Я особо не прислушивался, но эти весельчаки так орали, что их слова даже сквозь мои мысли пробивались.

— Ну ты, Блядун, вчера дал! Как ты жарил ту биксу⁈ У неё аж косички во все стороны так и летали!

— Да! А ты, Чобля, как её парню врезал? У того нос сразу набекрень стал! В кусты со второго раза улетел и больше не вставал, пока мы его девку на двоих раскладывали.

Уловив краем уха услышанное, я вдруг понял: не далее, как вчера эта четвёрка кого-то изнасиловала и избила, а теперь бахвалилась этим во всеуслышанье. Нашли чем гордиться… Дебилы!

Я невольно бросил на них взгляд.

«Блядуном» оказался чернявый смуглолицый парень лет двадцати с чёрными усиками и каким-то мерзко-скабрёзным выражением лица. «Чобля» смахивал на обычного тупого пэтэушника, любителя покачать железо по подвалам. Рядом с ним сидел вполне обычный парень с простым конопатым лицом и слегка раскосыми глазами. А напротив них развалился на сиденье четвёртый: белобрысый и долговязый шнырь. Он-то и смеялся громче всех над шутками своих товарищей и постоянно буквально шнырял глазами в поисках следующей жертвы.

«Сплошной интернационал, а не компания, — подумал я. — Маргиналы всех стран, объединяйтесь!». Этот девиз так и хотелось нарисовать на их рожах. Впрочем, слова к делу не пришьёшь. И пока они никого не задирали, трогать их смысла не было.

Но на душе стало ещё более погано, чем до этого. Многих нюансов этого времени я, конечно же, не помнил: слишком мал был. Однако и то, что начало твориться несколько позже, назвать «хорошей» жизнью порой язык не поворачивался. Начиная часов с семи вечера улицы моего родного Пятигорска стремительно пустели. И к восьми на них уже практически никого не было. Пустые трамваи одиноко светили фарами, обречённо следуя по рельсовому маршруту. Но ходили они тогда, кажется, даже не до десяти вечера, а где-то до девяти.

Водители — все сплошь женщины. Вот что она может противопоставить какому-нибудь моральному уроду? Да и машин на улицах не сильно много наблюдалось… Можно было пройти пешком полгорода и никого не встретить или, наоборот, встретить на свою голову. Большинство даже не рисковало.

Так и сейчас: компания всё никак не успокаивалась. А вскоре с их стороны и вовсе послышалось характерное стеклянное позвякивание. Бутылка водки щедро поделилась своим содержимым с единственным (вероятнее всего украденным у автомата с газировкой) гранёным стаканом. И тот по очереди обошёл всю четвёрку. Закусывали хлебом и сырками «Дружба», бросая разорванную в клочья фольгу себе же под ноги. Прошло минут пять-десять, и бутылка опустела.

Долговязый блондин привстал и обвёл взглядом вагон, явно прикидывая: куда бы швырнуть пустую бутылку? Ну, или в кого.

Помимо меня в вагоне находились ещё небольшая компания мужчин какого-то изнурённого вида, пожилая семейная пара, три тётки и пара подростков с ними. Но, разумеется, не они привлекли его внимание.

— О, смотри, негр! — деланно удивился шнырь.