Женщина шла быстро, и вскоре они оказались неподалеку от того места, где узкая, окаймленная деревьями дорога, спустившись вниз, вливалась в деревню. На углу стоял паб «Мотив сменился»; затемнение в связи с «чрезвычайкой» здесь, по-видимому, еще не ввели, поскольку окна паба ярко светились. Войдя в освещенную область, женщина внезапно обернулась, и Рейнард испытал странное потрясение, увидев, что голова у нее плотно укутана черным крепом. Он приостановился, и мгновение они стояли, глядя друг на друга. Вдруг резким движением она отвернулась и поспешила за угол паба. Рейнарда поразило что-то неожиданно знакомое в ее фигуре, к которой он приблизился, и в ее движениях: он бы мог поклясться (если бы не знал, что это невозможно), что женщина — его мать.

Зная, что поступает безрассудно, Рейнард бросился вслед за ней по деревенской улице; едва он завернул за угол, как ему в глаза ударил свет и путь преградили два человека в хаки.

— 210171547 младший капрал Лэнгриш? — монотонно — официальным голосом обратился к нему один из них.

Рейнард молча кивнул. Он уже разглядел, что мужчины были капралами военной полиции.

— Вот ты, значит, где? Ну что ж, придется тебе с нами пройти.

Рейнард двинулся вперед. Засада не слишком его удивила. Его отсутствие, несомненно, заметили скорее, чем он ожидал; может, начальник караула видел, как он ускользнул; а может, женщину в крепе использовали в качестве приманки. Попривыкнув к тусклому свету, он снова мельком взглянул на капрала, который обратился к нему первым, — и узнал огрубелое красное лицо, как у «бродяги», с которым он когда-то провел ночь в ниссеновском бараке на холмах.

Первоначальное удивление быстро сменилось у него спокойным принятием данного факта; в конце концов, не так уж это и удивительно, подумал он. Еще в предыдущую их встречу «бродяга», похоже, кое-что знал о новом «батальоне» и о деятельности Роя Арчера; вдобавок, он уже тогда был помечен клеймом с отличительным знаком части; однако, безо всякого сомнения, в тот вечер у него имелись причины быть скрытным. Рейнард решил, что в нынешних обстоятельствах разумнее будет не заявлять об их знакомстве; капрал же, со своей стороны, никак не выказал, что узнал его. Заняв место между двумя мужчинами, Рейнард покорно дал им отвести себя вверх по дороге к лагерю.

Ночь он провел на гауптвахте. Караульные выказывали ненавязчивое сочувствие, глядя на Рейнарда участливо и с некоторым трепетом.

— Эхма, вляпался ты крепко, — пробормотал один из них. — Они тебя так вздрючат, помяни мое слово — я слыхал, как полковой говорил, чтоб другим неповадно было… Эхма, не завидую я тебе, кореш.

И только начальник караула, хам с грубыми чертами лица, отнесся к нему с явной неприязнью. Рейнард не раз ловил его злорадные взгляды и слышал, как он бормочет что-то об «этих гребаных новобранцах» — что они «орава педрил» и (с особой свирепостью) что «хоть бы морду ему подрихтовали».

Улегшись на нарах и завернувшись в единственное одеяло, Рейнард от изнеможения провалился в сон. После побудки его нарядили драить пол в караулке; насколько он понял, в девять ноль-ноль ему предстояло явиться к ротному командиру.

— Он-то тебя судить не будет, — сообщил Рейнарду один из караульных. — Уж больно серьезное дело — самоволка это ведь нынче как дезертирство, сам понимаешь. Он тебя к полковнику пошлет. Вот уж неохота мне так влипнуть.

В девять ноль-ноль Рейнарда как положено отконвоировали в ротную канцелярию и после часового ожидания на продуваемой сквозняками веранде ему приказали пройти к ротному командиру. Эпизод был кратким — чистая формальность. Начальник караула и двое арестовавших Рейнарда капралов дали показания; ротный командир, говоря с холодной безличностью, предупредил Рейнарда, что обвинение слишком серьезно для его компетенции и что дело будет передано полковнику.

По возвращении на гауптвахту Рейнарда назначили драить соседние камеры; затем, под конвоем, его отослали в походную кухню чистить картошку. Он исполнил задания с бездумным автоматизмом, ощущая лишь легкий физический дискомфорт и усталость. В перерывах на еду он не смог проглотить ни куска, но за ужином оказался рад кружке обжигающего чая и сигарете, которую его конвоир тайком сунул ему в руку.

И снова он, измученный, уснул на нарах; следующий день прошел точно так же, как и предыдущий, — с утра он драил полы, днем был «на картошке». На третье утро его предупредили, чтобы он оделся как следует: ему предстояло явиться к полковнику для судебного разбирательства.

В полдевятого его спешно загнали в крытую полуторку: разбирательство должно было состояться в штабе района. Поездка в темном и тряском грузовике длилась, по странности, чуть ли не вечность: расстояния было, вероятно, не больше трех миль, но Рейнарду стало казаться, что он провел в пути уже несколько часов, когда грузовик наконец остановился. Рейнарда, вместе с конвоиром, спешно препроводили через пустырь к канцелярии командира района. Без особого удивления он узнал ниссеновский барак, в котором проходил предварительное «обучение»; дальше лежали земляные укрепления и курганы Римского Лагеря.

Рейнард все еще пребывал в отупении и прострации; недавние события слились в туманную бессмысленную мешанину, будущее было пучиной непроглядной тьмы с призраком грозящей боли. Позже он уже не смог бы сказать, сколько времени прождал у канцелярии полковника — должно быть, не меньше двух часов. Наконец появился уоррент-офицер; подконвойному и конвоиру скомандовали «смирно» и отправили строевым шагом дальше по коридору, мимо непрерывного ряда кабинетов и отделов. Снова потянулось ожидание; Рейнарда терзало мучительное желание справить малую нужду, но он не хотел просить на это разрешения, боясь, что последует очередная проволочка. Наконец, после того, как они прождали еще минут двадцать, уоррент-офицер распахнул дверь, и Рейнарду, его конвоиру и свидетелям было приказано войти.

За столом сидел Рой Арчер — или тот мужчина, которого Рейнард в прошлый раз за него признал; сейчас Рейнард чувствовал меньшую, чем когда-либо, уверенность в том, что командир района — на самом деле «Рой Арчер», который когда-то был (или так он себе вообразил) его другом.

Официальным тоном полковник зачитал вслух армейские данные Рейнарда и список обвинений; свидетели — начальник караула и двое военных жандармов — по очереди дали показания. Вся процедура оставалась холодно-безличной; слушая капрала, который его арестовал и который несколько месяцев тому назад украл у него бумажник, Рейнард испытал странное ощущение — словно бы он подвис между двумя мирами, ни один из которых, как ему казалось, не имел в действительности никакой истинной опоры. Нынешний кошмар казался ему совершенно нереальным — с минуты на минуту он, конечно же, должен был от него очнуться; в равной мере и прошлое представлялось ему сном, от которого он уже пробудился, но который все еще преследовал его своими тревожными образами: лицами Роя Арчера и «бродяги», чье жесткое ложе он разделил когда-то темной ноябрьской ночью в том самом месте, где стоял сейчас, ожидая приговора.

Но вот нескончаемая процедура подошла к завершению; показания были выслушаны, полковник зашелестел лежащими перед ним бумагами и, словно бы впервые осознав присутствие подсудимого, поднял голову и взглянул на Рейнарда в упор.