Громадное обрюзгшее лицо вдруг выросло и затопило собой все. С судорогой стыда, сотрясшей его яростным ознобом, Рейнард понял, что рухнул последний оплот его самообладания: поруганное тело в конце концов взяло верх; он увидел, как сержант с внезапной гадливостью отвернулся от краткого и постыдного зрелища его капитуляции. В углу рядом с нарами стояло жестяное ведро: в мучительном усилии Рейнард попытался до него доковылять, но, не успев этого сделать, упал без сознания ничком, на пыльный голый пол.

Придя в себя, он обнаружил, что лежит, вытянувшись, на нарах под одеялом. Должно быть, он проспал несколько часов, так как в камере было темно; у него нестерпимо болела голова, во рту пересохло; пару минут он не мог вспомнить, где он и что случилось. Потом к нему вернулась память: грубый рев сержанта эхом раздался у него в ушах; во внезапной панике Рейнард вскочил на ноги. Однако в камере было пусто, и во всем здании застыла странная тишина. В окно проникал лучик лунного света — его едва хватало, чтобы различить очертания нар и углы камеры. Рейнард был в одной рубашке: китель и брюки, как видно, забрали.

Какое-то время он лежал, нервно насторожившись; его томила жажда, и в то же время невыносимо хотелось закурить. Чуть погодя в коридоре послышались шаги; дверь потихоньку открылась, и кто-то вошел. В темноте он не мог узнать посетителя: но едва тот заговорил, как Рейнард признал голос Спайка Мандевилла.

— Держи, братан, — тихо проговорил Спайк и поставил что-то на пол — мгновением позже он зажег электрический фонарик, и стали видны котелок с жирным супом, ломоть хлеба и кружка с водой.

Спайк сделал жест в направлении двери и широко ухмыльнулся.

— Эти сволочи меня назначили сторожить, — прошептал он. — Ты знаешь, — добавил он, одним глазом поглядывая на дверь, — меня ведь тоже чуть, едрит твою, не замели — этот козел О'Райли рыскал по позициям, как раз когда ты свалил. Я тебе и свистнуть-то не успел. Он тебя, видать, узнал: Джинджер, мой кореш, слышал, как он звонил в военную полицию и все данные твои сообщил. — Спайк сочувственно посмотрел на Рейнарда. — Эх, кореш, жалко, что так вышло — не повезло тебе. — Он порылся в карманах и достал две сигареты и несколько спичек. — Держи, братан, — смотри только, с хабариками аккуратней. Ну, мне идти надо, а то этот козел припрется еще проверять, чего я тут делаю. Давай, до скорого, братан.

Спайк исчез, осторожно закрыв за собой дверь. Рейнард выпил воды и попытался съесть хлеб, но почувствовал сильный приступ тошноты. Затем он закурил одну из сигарет Спайка и снова улегся на нары. Табак чудесным образом принес ему облегчение: им овладело восхитительное чувство физического благополучия, и он ощутил себя почти счастливым. Вскоре он опять уснул — как долго это продлилось, сказать он не мог; когда он очнулся, лунный свет из окна стал чуть ярче, и Рейнард заметил, что котелок и кружка исчезли.

Он слез с нар и неслышно прошел к ведру в углу; ночной воздух был холодным, и Рейнарда неудержимо зазнобило. Торопясь вернуться к постели, он задел ногой что-то, издавшее металлический щелчок, — нагнувшись, Рейнард подобрал какой-то тяжелый предмет, но в темноте ему трудно было определить, что это такое. Чтобы убедиться наверняка, он зажег одну из своих драгоценных спичек и с удивлением обнаружил, что держит тяжелый армейский револьвер — такой выдавали офицерам.

Он осторожно исследовал оружие, и обнаружил, что оно полностью заряжено. Недоумевая, Рейнард принялся напрягать усталую голову в попытках выстроить какую-нибудь теорию, объяснившую бы присутствие здесь револьвера; может, его оставил Спайк, когда пришел забирать кружку и котелок? Но у его приятеля как будто не было никаких возможных причин этого делать; и, в любом случае, как бы Спайк раздобыл такое оружие? Факт оставался фактом: револьвер сюда явно кто-то подложил; его точно здесь не было ни когда Рейнард вошел в камеру, ни в первый визит Спайка (в этом Рейнард был уверен).

С усталым любопытством доискиваясь объяснения, Рейнард вспомнил, как однажды слышал, что офицерам немецкой армии, осужденным за какой-нибудь постыдный проступок, иногда предоставляли такого рода шанс избежать суда. Возможно ли, что револьвер ему оставили с подобной целью? И если да, то кто? Внезапно его пронзило необычное подозрение: лишь один человек мог совершить такой поступок — мужчина, которого он когда-то считал своим другом, но который теперь его не признавал. В конце концов его подозрение переросло почти в уверенность: каким бы невероятным оно не казалось, Рейнард проникся убеждением, что револьвер очутился у него в камере благодаря прямому или косвенному участию Роя Арчера!

Сидя на постели с оружием на коленях, Рейнард со странной отрешенностью обдумывал свое положение. Он думал о завтрашнем наказании: о голом грубом натиске боли, о беспросветном унижении, самом по себе уже подобном смерти; он думал о дальнейших, худших унижениях: быть часами привязанным к орудийному стволу, выполнять никчемные бесконечные работы, сносить непристойное глумление начкара… Ему дали способ этого избежать — так почему бы им не воспользоваться?

Рейнард осторожно вытащил последнюю сигарету и приготовился уже было зажечь спичку, как что-то отвлекло его внимание. Пригрезилось ему — или он и правда увидел просвет между дверью и стеной? Он пригляделся: не толще соломинки, но видная сверху донизу дверного проема, там явственно была полоска света. Рейнард бесшумно прокрался через камеру и тихонечко надавил пальцами на дверь — та уступила его нажиму и приоткрылась чуть пошире. У двери был автоматический замок; захлопнись она — и Рейнард бы лишился единственного шанса на спасение.

Он сел на нары и, закурив сигарету, взвесил свои шансы. Дверь в конце коридора, обычно открытая, выходила на пустырь позади караулки. Дальше высилось заграждение из колючей проволоки, обозначавшее периметр лагеря, а за колючей проволокой была буковая роща и тропа в деревню. Расстояние от караулки до проволочной ограды не превышало двадцати пяти ярдов, и, кроме того (вспомнил Рейнард), в одном месте ограду примял танк во время недавних маневров; прыгнув с разбега, вероятно, можно будет через нее перемахнуть. Конечно, все будет зависеть от того, удастся ли ему ускользнуть от часовых, патрулирующих окрестности лагеря. Если повезет, то можно пробраться незамеченным — и тогда есть надежда выиграть время, прежде чем его отсутствие заметят и поднимут тревогу.

Рейнард переводил взгляд с револьвера на полоску света и обратно. Наконец он решил рискнуть: если один способ не сработает, остается другой… Внезапно он задался вопросом, а не была ли возможность выбора предоставлена ему сознательно: все же невероятно, чтобы Спайк или любой другой караульный оставил дверь приоткрытой случайно. Если Рой позаботился о револьвере, то не он ли позаботился и об открытой двери?

Рейнард осторожно подкрался к выходу, тихонько приоткрыл дверь на несколько дюймов и бросил взгляд в коридор. Караульных не было видно, а лагерь будто совсем обезлюдел, такая стояла тишина. Он наполовину открыл дверь и бесшумно двинулся по коридору (шел он босиком, поскольку ботинки у него забрали вместе с остальным обмундированием). Как он и ожидал, дверь в конце коридора была открыта; от холодного ночного ветра, хлестнувшего по раздетому телу, Рейнарда пробрал озноб. Сжимая револьвер, он выскользнул за дверь и, пригнувшись как можно ниже, двинулся через пустырь. Чуть погодя он остановился, полускрытый низким кустарником, чтобы разведать обстановку: постовой на воротах как раз обходил границы лагеря. Рейнард наблюдал за его неспешным продвижением, трясясь на ледяном ветру и проклиная задержку. Наконец часовой, дойдя до конца своего участка, повернул обратно и неспешно, размеренным шагом направился к воротам.