ветеранов. Когда Митька появился на месте моего преступления и рывком развернул меня к себе, я прокричала ему в лицо:

– Зачем он это сделал? Он убил мои воздушные шары!

– Замолчи! – Мой напарник схватил меня за плечи с такой силой, что в спине моей что-то хрустнуло и жалобно заныло. – Какие еще шары? Что ты вообще здесь делаешь?!

– Я хотела посмотреть на счастливых людей. Мне завтра тесты сдавать. – Внезапно севшим голосом прошептала я.

– Посмотрела? – Митька бегло осмотрел комнату.

Маленькая женщина-кондитер в пестром халатике, для которой я рисовала воздушные шарики, плакала навзрыд, прижимая ладони к щекам. В коридоре спешно одевался художник. И аллея, и набережная, и утки, и воздушные шары – все было разбито одним ударом, одной пощечиной, звон которой вытеснил собой все остальные звуки. Глядя на крупные слезы, что повисли на слипшихся ресницах кондитерши, я отчетливо поняла, что все произошедшее – моя вина. Я любила людей недостаточно сильно и не смогла заразить их своей любовью. Они мне просто нравились, а этого совсем недостаточно. Хоть в этом предположении я не ошиблась.

Все внутри меня онемело. Я – неудачница, способная плодить только несчастных людей. Сколько же их я сотворила за месяцы своих тренировок? В ужасе от этой мысли я обратилась к своему напарнику:

– Что мне теперь делать, Митя?

Он молча посмотрел на меня, и я убедилась, что никакого совета не будет. И многого другого тоже не будет никогда. Мы больше не будем лежать рядом на теплой крыше, и не поболтаем в поле после отработки задания. Все так же, не говоря ни слова, он протянул руку, и я решила, что он заберет мой арбалет прямо сейчас. Но Митька только толкнул меня в плечо  по направлению к лифту.

– Возвращаемся на базу.

Конечно, я не выдала ее. Хотя Митькин голос, наполненный яростью, метался над моей головой, а упреки наскакивали друг на друга. Он, не стесняясь в выражениях, требовал объяснений, сказал, что я никуда не гожусь и среди нормальных, адекватных и вменяемых стрелков мне не место. Но я не обмолвилась ни словом о наших прогулках с Аленкой. Только призналась, что украла коды к лифту.

– Прости меня,  – сказала я ей, заглянув в «ателье» по дороге в оружейную, – ты мне доверяла. Это все мои амбиции…

– Это ничего. Я и сейчас доверяю. Ты лучший стрелок из всех, кого я знаю.

– Я больше не стрелок.

– Не делай этого. Разбирательство еще не закончено!

– Будем считать, что я сама его закончила. Только что. Ну все, увидимся как-нибудь.

Я кое-как добрела до оружейного склада, и села на пол перед запертой дверью. В коридоре – никого. И никого в моем сердце. Вы видели когда-нибудь полумертвого купидона? Однажды я видела мертвую птицу – мутные глаза присыпаны пылью, скрюченные лапки с вялыми тоненькими пальчиками. Я перестала чувствовать свое сердце. Свой арбалет я оставила перед закрытой дверью в оружейный склад, зашла в канцелярию и написала заявление о переводе. Всё! Конец истории. Больше никаких людей в моей жизни! Только имена на архивных папках. Всё, больше ничего не хочу. Всё! Всё! Всё!

Вы видели когда-нибудь плачущего купидона? Жалкое зрелище. Только эта мысль и помогла мне, наконец, перестать плакать.

Месяцы в архиве потекли своим чередом. Никто не задавал мне вопросов, хотя Аленка пару раз пыталась заговорить со мной о стрелках, но я довольно резко пресекла ее попытки. И вот она появилась снова – тоненькая и свежая, в облаке белых кудрей, чтобы разрушить устоявшийся порядок моей размеренной архивной жизни.

Я включила монитор. По улицам города сновали люди. Они входили в кафе, магазины, спешили куда-то в своих смешных автомобильчиках.

– Посмотри на них – сказала я, – ты только посмотри. Они думают, что вот эта их суета – и есть настоящая жизнь!

Аленка смотрела на свои руки и молчала.

– Ты хочешь быть с ним, я вижу. Но я тебе в этом деле не помощница. Ты думаешь, он всегда будет отличным парнем, но он изменится! Я это знаю, я это видела.

– Я хочу рискнуть. – Сказала она.  – Помоги мне.

– Нет.

– Катька, ну помоги мне! Ведь романтические ситуации – это же твой «конек»! Я не прошу о многом, только создай ситуацию, чтобы он меня заметил, дальше я сама.

– Ты моя подруга, я не позволю, чтобы тебе сделали больно. Я знаю, чем все это заканчивается. Ты же знаешь, я и раньше не была влюбленной в людей, а теперь и подавно. А без любви… – Я отвернулась, чтобы не смотреть в ее полное отчаяния лицо.

– Ты бы не знала, если бы не нарушила Правила! – Она разозлилась и готова была разрыдаться.

– Если бы я не нарушила Правила, я бы никогда не узнала, что работаю зря.

– А сидеть в архиве – это не зря? – Закричала мне в спину Аленка. – Спряталась здесь за своими папками, сидишь, как мышь! Ты просто жалкая трусиха, вот ты кто! Ты просто один раз увидела, что люди иногда плачут.

– Иногда плачут? Иногда, говоришь?  – Я развернулась и начала надвигаться на Аленку со скоростью торнадо. – Я создала для этих двоих настоящий шедевр, и чем это все закончилось?!

– Он ее полюбил. – Прошептала Аленка, когда я остановилась, чуть не сметя ее с ног.

– Да, – тихо сказала я, – он ее полюбил. А потом ударил.

– Ты бы этого не узнала, если бы не нарушила Правила и не захотела на них посмотреть.

– Я хотела посмотреть на счастливых людей.

– Я буду счастлива, вот увидишь. Я люблю его. – Аленка посмотрела на меня с затаенной надеждой. – Мне помогут. Ты знаешь, что мой случай не первый – музы иногда уходят к людям. Но, если он пройдет мимо, это меня просто убьет, понимаешь?

– С твоей стороны это грубый шантаж.

– А с твоей – тупое упрямство! – Парировала она.

– Ну все, хватит. – Я устало опустилась на стул. – Этот разговор окончен.

Уже выходя из здания корпорации, я заглянула в свою ячейку для внутренней почты и достала два письма. То, что было длиннее, я прочитала первым.

«Уважаемая Екатерина!

Сегодня у меня состоялся откровенный разговор с моей коллегой, после того, как она нанесла Вам визит. С ее слов Вы, наверное,