— Вы женаты?

— Когда вы успели?

— Спокойно, — тут же осаждает толпу Давид. — Да, мы женаты. Расписались совсем недавно. Мы с Милой, — он накрывает мою холодную руку своей. — Мы поняли, что любим друг друга. Я сделал предложение, она ответила согласием. Мы собираемся растить нашего ребенка в любви и согласии и да… — он обводит взглядом присутствующих. — Мы бы хотели забыть то, что случилось. Не вижу смысла это обсуждать дальше.

Он хочет встать и уйти, но ему не дают, прося еще пару вопросов. Я лишь киваю. В конце концов лучше ответить на все честно, чем потом читать какую-то клевету и чьи-то домыслы.

— Мила, вы не думали об аборте?

— Думала, — честно говорю. — Кто бы на моем месте не думал, — хмыкаю. — Но о беременности узнала моя дочь, я начала думать, как рассказать ей об аборте, потому что на то время уже все решила и… и передумала. Вдруг подумала о том, что справилась с одной дочкой, почему не справлюсь и с малышом?

— Вы воспитывали дочку одна? А как же ваш муж?

Понимаю, что болтнула лишнего и теперь не знаю, как выкручиваться. Сказать, что Паша годами не общался с Маришкой? Зачем? Я не любитель тешить свое самолюбие и выставлять другого в невыгодном свете.

— Нет, я не воспитывала ее одна. Мы развелись с мужем, когда Маришке было пять лет. Я подала на развод и стала жить самостоятельно. Павел помогал нам, как мог, забирал дочку на выходные.

Я вру. Покрываю задницу бывшего мужа, чтобы его не стали искать. Первые года он даже не виделся с дочкой, как будто забыл о ее существовании. Но тем не менее, всегда напоминал о себе, звонил, говорил, что я вернусь. Он пил тогда, а я знала, что никогда не приду к нему снова. Ни за что не войду в эту реку второй раз, потому что утонуть в ней не хочу.

— У нас есть информация, что ваш муж хотел забрать дочь, чтобы оградить ее от скандала. Это так?

Я нервничаю. Сжимаю платье в руке сильнее и понимаю, что до Павла они уже добрались, а он, судя по всему, рад стараться. Рассказал все, что мог.

— Да, Паша приходил, чтобы предложить свою помощь.

— Вы отказались?

— Да.

— Почему? Ведь ваша дочь действительно нуждается в защите. Подростки сейчас слишком жестоки, вы же…

— Хватит! — я встаю со своего места и уверенно смотрю на собравшихся. — Моя дочь не нуждалась бы в защите, если бы не вы, ясно? Я не собиралась выносить это на всеобщее обозрение, не собиралась рассказывать о том, как с кем-то переспала. Вам легче от того, что вы узнали? Легче от того, что втоптали мою семью в грязь? Я идеальная мать, Давид идеальный отец. Я больше не намерена отвечать ни на один из ваших вопросов. До свидания.

Беру со стола свою сумочку и иду к выходу. Давид следует за мной. Знаю, что сорвалась и завтра на этом фоне появится огромная разгромная статья, где напишут, что Мила Рогозина, а теперь Царева, не умеет держать эмоции под контролем, а судьба дочери ее вовсе не заботит. Я даже вижу эти заголовки, но мне плевать на них и на то, что скажут. Я не отдала бы свою дочь Павлу. Не стала бы прятаться от проблем за спиной бывшего мужа. Моей дочке не пять лет, она в состоянии понять меня, осознать то, что случилось.

Мы с Давидом покидаем здание, в котором проходила наша пресс-конференция. Я сажусь в машину и пытаюсь не заплакать, потому что наверняка где-то поблизости есть оператор, готовый сфотографировать нас с Давидом. Я держу себя в руках и даю волю эмоциям только дома. Мы, оказывается, справились гораздо раньше, чем вернулся Глеб с Маришой. Давид пропускает меня внутрь, и я тут же оседаю на пол со слезами. Мне плохо, потому что пришлось все вспомнить и плохо из-за того, что я понимаю: всё это только начало.

Давид

Я не хотел жениться. Думал, что если когда-то и встречу свою единственную, то она точно будет сильной, волевой и идеальной женщиной, которая приемлет свободные отношения. Думал, что женюсь и не нужно будет останавливаться на одной. Что у меня будет выбор между женщинами, я смогу свободно заниматься сексом с кем захочу, а у жены будет только одна забота: тратить мои деньги и работать.

Я ошибся.

Увидел Милу и понял, что она мой идеал. Правда, чем больше я ее узнавал, тем сильнее понимал, что она другая. Такая, как она, не простит измену и никогда не согласится на свободные отношения в браке. Я понял это, едва увидел ее реакцию на измену Димы в кафе. Понял, но не разочаровался в ней. Да и как можно разочароваться, когда была вероятность, что она носила моего ребенка. Я понял это почти сразу, как узнал о беременности.

В ту ночь Дима использовал презерватив, а мой… мой порвался. Я говорил ему об этом, просил его, чтобы он сказал девушке об этом, но он, видимо, не услышал. Или же решил, что ничего подобного с Милой случиться не может. Случилось. И пусть я до последнего сомневался в отцовстве, вероятность была высокой.

И вот сейчас, когда Мила сидит у стены и плачет, я просто не знаю, что делать. Я отчасти растерян, немного сконфужен и совершенно не понимаю, как именно утешать сильную женщину, которая впервые расплакалась передо мной. Я даже не помню, чтобы она плакала, когда узнала о предательстве Димы. А сейчас… она полностью обнажена и немного расстроена. Я не знаю, как ее утешить и что сказать, чтобы облегчить ее боль.

Мне трудно понять ее проблемы, потому что как бы мне было неприятно, я быстро забуду о том, что случилось. Для меня, как для мужчины, участие в тройничке ничем плохим не закончится. Было и было, очко в мою пользу, а вот Мила. Для нее все по-другому и мне это понять очень сложно.

— Мил, — я сажусь рядом с ней и приобнимаю за плечи, стараясь не сделать хуже. — Все будет в порядке. Скандал скоро забудется.

— Нет, — она упрямо мотает головой. — Все только начинается, Давид, ты не видишь? — она вдруг поднимает голову, и я вижу ее заплаканные глаза. — Они роются в нашем грязном белье. Копаются в нем все сильнее и сильнее, понимаешь? Смакуют подробности. Я хочу забыть, а мне напоминают.

— Мы больше не будем разговаривать с прессой.

Эта идея пришла мне сразу, как я поняла замысел журналистов. Ни одного интервью не хватит, чтобы все всё забыли. Мы будем говорить, нам в ответ задавать провокационные вопросы. Пока мы будем на виду, все станут говорить, обсуждать.

— Не будем. И жить вместе нам нет смысла. Ты же видишь, что это не работает?

Она вытирает слезы с заплаканного лица, убирает пряди волос, упавшие наперед и все так же смотрит на меня. Я понимаю, о чем она говорит и знаю, что наш брак никак не успокоит журналистов. Я предлагал ей замужество по другой причине, пусть она об этом и не знает. Впервые за долгое время мне хочется обычную семью. Нормальную. Чтобы мой ребенок рос в полноценной семье, чтобы у Глеба была мать, которая бросила его уже давно.

Мила как-то резко прекращает плакать. Я не знаю, что с ней случается, но она неуклюже поднимается на ноги и идет внутрь дома. Я же растираю руками лицо и пытаюсь понять, что мне делать дальше. Все так запутанно и непонятно, что я не понимаю как быть дальше. Давить на Милу не хочу. Пусть она побудет наедине с собой, успокоиться, примет душ. За это время я приготовлю ужин.