Пока сыщик Леденцов продирался сквозь дебри российской словесности, населенные фантомными гениями, Амалия предприняла поездку на Фонтанку, где собиралась поговорить с Соней Харитоновой.

Баронесса Корф успела как раз вовремя, потому что горничная собиралась снова ехать в Фонарный переулок и требовать у хозяйки расчет и рекомендацию. Тут в голову Амалии пришла спасительная мысль.

– Я заплачу вам вместо Ольги Николаевны, – сказала она. – Кажется, она должна вам за месяц?

Соня сначала удивилась, потом обрадовалась и объявила, что хозяйка должна ей меньше, за три недели.

– А как же рекомендация? – несмело спросила горничная. – Мне же никак нельзя без рекомендации…

– С Ольгой Николаевной произошло несчастье, она не сможет вам написать рекомендацию, – сказала Амалия. – Собственно говоря, поэтому я вас и искала. Мы можем поговорить?

Женщины вышли на набережную Фонтанки и двинулись медленным шагом вдоль реки. На круглом миловидном лице Сони было написано живейшее любопытство, она явно не понимала, что такого могло приключиться с ее хозяйкой.

– Скажите, Соня, сколько вы работали у Ольги Николаевны?

– Пять месяцев, – подумав, ответила девушка.

– И как она вам?

– Хозяйка как хозяйка, – осторожно ответила горничная. Но тут же ее прорвало: – Знаете, нельзя сказать, чтобы она злая была. Но вредная – это точно.

– Придиралась?

– День-деньской, сударыня. И самое обидное, что без всякого повода. Просто она постоянно была не в духе, ну и…

– А почему она была не в духе? У нее же вроде бы все хорошо было.

– Вот и я удивлялась, сударыня. Дмитрий Иванович – такой человек известный, души в ней не чаял… И другие… – Соня сконфузилась и замолчала.

– Так что с другими, Соня? Ну же, договаривайте, коли начали…

– А что тут говорить? – смущенно отозвалась горничная. – Ни во что она бедного Дмитрия Ивановича не ставила. То есть она притворялась, что любит его, а сама, только он за порог, сразу же к своему военному – шасть!

– Значит, у нее был военный?

– Да, сударыня. Молодой, красавец… ну просто картинка. Правда, влетал он ей в копеечку… он же из бедной семьи. Ну вот… Дмитрий Иванович ей деньги давал, да еще какой-то, по-моему, у нее был, тоже не скупился… А она на эти деньги своего военного содержала.

– Откуда вам это известно, Соня?

– Откуда? – потупилась горничная. – Да что уж там, сударыня… Она со свиданий с ним приходила, вся сияла, и уже ко мне не придиралась… даже вещи свои дарила, и почти не ношеные… Она вообще не злая была, но, наверное, не очень счастливая. Да… Она, конечно, скрывала, что да как, но я как-то вышла за покупками, вижу, едет в карете с молодым корнетом… смеется… И тут она меня увидела. Ох, зря я на глаза ей попалась. Она же думала, что все шито-крыто и мне ничего не известно… А деньги – ну ясное дело, когда Дмитрий Иванович дает много денег, а потом в доме ни копейки, хотя ничего ровным счетом не покупали… Все потому, что господа военные очень карты любят, наверное.

– Из-за того, что вы ее увидели, Ольга Николаевна и решила вас уволить?

– Я думаю, да, сударыня. Она меня обвинила, будто я тайком вино пью. А я к спиртному не притрагиваюсь, ничего, окромя чая, не потребляю. Но ее тоже понять можно, – задумчиво добавила Соня. – Она, наверное, боялась, что я ее Дмитрию Ивановичу выдам.

– А ему бы это не понравилось?

– Конечно!

– И он мог сделать с ней что-нибудь дурное?

– Дмитрий Иванович? Да нет, господь с вами! Я думаю, он мог лишить ее содержания, а как раз этого она боялась больше всего. Она мне говорила, что привыкла к хорошей жизни, не то что раньше, когда ей приходилось в театре всем угождать…

– Соня, а Ольга Николаевна ни на кого не жаловалась? Что ей угрожают, например, или что-то вроде того… Может, у нее были враги?

– Да нет, не припомню я ничего такого… И врагов у нее не было, не такой она человек.

– Вы не знаете, кому она писала недавно письмо?

– Письмо? Дайте-ка подумать… Она вообще не любила письма писать. Дмитрий Иванович над ней смеялся, что она твердые знаки в конце слов не ставит и путает е с ять… вот поэтому она редко кому писала. По-моему, я видела у нее на столе письмо матери. Ее мать в Твери живет, она вдова, шляпную лавку держит…

– Вы отнесли это письмо на почту?

– Нет. Она как раз позавчера меня выгнала, ну, я собрала свои вещи и ушла.

– А о чем она писала, вы, случайно, не знаете?

– Нет, сударыня.

– Как Ольга Николаевна вела себя в последние дни? Может, в ее поведении было что-то необычное? Подумайте хорошенько, это очень важно.

– Да ничего необычного не было, – с удивлением ответил Соня. – Я ж говорю: вышла за покупками, а тут она в экипаже катит со своим корнетом… Ох, как она на меня зыркнула! Я уже тогда почувствовала, что она мне этого не простит… Когда хозяйка вернулась домой, я попыталась ее убедить, что не выдам ее, но по ее глазам я видела, что она мне не верит… Вечером она вроде бы оттаяла, немного поиграла на пианино, говорила, что очень дорожит Дмитрием Ивановичем… этак, знаете ли, с подковыркой: сказала и смотрит на меня. Потом говорила что-то про театр… хотела пойти на какое-то представление… И сказала мне, что она встретила на улице знакомого. Я ей повторила, что это не мое дело… а Ольга Николаевна так пристально на меня глянула и объявила, что я ничего не понимаю. На следующий день хозяйка меня вызвала и сказала, что она не потерпит пьянства и что я уволена.

Амалия задала еще несколько вопросов, но, как она ни пыталась подобраться к главной теме – кто мог желать Ольге Николаевне зла, – Соня настаивала на том, что ее хозяйка была не такая. Да, придиралась, была излишне влюбчива, но… зла на нее никто не таил и врагов у нее не имелось.

– Мужчины к ней заходили?

– Кроме Дмитрия Ивановича – никто. Я однажды видела у нее счет за другую квартиру, на Конногвардейской. Думаю, она там и встречалась… с другими поклонниками.

– Вы не знаете, среди ее знакомых был мужчина крепкого сложения, с черной бородой?

Но Соня объявила, что ей ни о ком таком неизвестно, а что до корнета, то он был без бороды и вообще просто душка.

Попрощавшись с горничной, Амалия села в наемный экипаж и отправилась на Гороховую, где жил композитор. Ей было любопытно, что смогут рассказать ей слуги Дмитрия Ивановича.

Дверь открыл взволнованный Прохор, и Амалия с опозданием вспомнила, что композитор не показывался дома со вчерашнего дня, так что у слуг были все основания встревожиться.

– Дмитрий Иванович находится сейчас у своих знакомых, – сказала она. – С ним все в порядке, так что можете не беспокоиться.