Он покачнулся, произнося столь длинную фразу, и поспешно отступил к дивану.

– Дядя, – укоризненно сказала Амалия, – вы не стоите на ногах.

– Я-я-я не стою? – пролепетал дядюшка.

– Мне сказали, что вы тут устроили целый концерт! И пели…

– Гм, – решительно промолвил Казимир, приосанившись, – что-то я не припомню, чтобы законы империи не дозволяли петь у себя в доме…

– Да, но вы распевали польский гимн!

– Я?

– Запрещенный, – добавила Амалия.

– Послушай, – печально сказал Казимирчик, свешивая голову, – этого не может быть. Во-первых, я вообще не умею петь…

– Дядя!

– И потом, у меня болит горло. Какой гимн? – И он довольно правдоподобно кашлянул несколько раз.

– Позвольте, – всполошился Чигринский, – это что, я тоже пел польский гимн?

– Нет, – сурово сказала Амалия. – Вы аккомпанировали на рояле.

– А-а-ах!

– Это все настойка, – вздохнул Казимирчик. Он наконец заметил, что держит незажженную сигару, и аккуратно положил ее на стол – в тарелку, на которой прежде лежал салат. – Вот, допустим, коньяк или даже зубровка против нашей настойки – пфф! – Он нарисовал рукой в воздухе какое-то подобие облака, но неожиданно покачнулся и схватился за спинку стула, чтобы не упасть.

Тут у Амалии лопнуло терпение, и она позвала мать, а Аделаида Станиславовна вызвала слуг. Джентльменов не без труда развели по комнатам и стали приводить в порядок, а Машенька принялась убирать последствия дружеской пирушки, в которой участвовало всего двое – хотя грязи осталось столько, словно тут гулял десяток человек.

Вскоре прибыл барон Корф, который сообщил, что по дороге в особняк пересекся с Леденцовым и тот приедет, как только закончит опрашивать свидетелей. Однако у Александра был острый глаз, и от него не ускользнул ни беспорядок в доме, ни рассерженный вид Амалии.

– Надеюсь, Дмитрий Иванович по рассеянности не спутал ваш дом с трактиром? – чрезвычайно учтиво осведомился флигель-адъютант.

– Саша, – взмолилась Амалия, – только вы не начинайте, прошу вас!

– Бьюсь об заклад, вы уже жалеете, что вообще пустили его на порог, – добавил барон.

Его слова были куда ближе к истине, чем хотелось бы Амалии, и поэтому она поступила чисто по-женски: надулась.

– Дмитрий Иванович пережил вчера сильное потрясение, – сдержанно промолвила молодая женщина. Но даже она понимала, насколько шаток ее довод.

– Надо же, какой потрясающий человек, – съязвил Александр, который за годы своего пребывания при дворе научился любое, даже самое невинное замечание перетолковывать в самом ироническом смысле. – Почему бы вам просто не предоставить дело полиции? Пусть она разбирается, кто убил его любовницу, он сам или кто-то еще.

– Саша, вы просто невыносимы, – вздохнула Амалия. – Ужинать будем через час.

Гиацинт Леденцов явился еще до ужина и рассказал Амалии о том, что ему удалось узнать. В ресторане никто не помнил, кто именно звонил по телефону в тот вечер. Что касается тех, кто доставил конфеты и вино, то первый разносчик ушел от Ольги Верейской без нескольких минут четыре, второй – в начале пятого. Оба показали, что, когда они видели жертву, она находилась в квартире одна. Ничего подозрительного они, само собой, не заметили.

В ответ Амалия рассказала о беседе с Соней и со слугами Чигринского. Позже она отправилась на поиски композитора Изюмова, который остановился у сестры в особняке на Большой Дворянской улице. Однако Иллариона Петровича дома не оказалось, и Амалия ограничилась тем, что оставила ему приглашение на благотворительный вечер.

– Я навел кое-какие справки, – сказал Леденцов. – Изюмов вчера весь вечер был в театре. Каковы бы ни были его отношения с Ольгой Николаевной, убить ее он никак не мог.

Амалия задумалась.

– Нужно сосредоточиться на ресторане, – сказала она наконец. – И выяснить, кто оттуда звонил. Вот этим и следует заняться.

Но сыщик только печально покачал головой.

– Госпожа баронесса, я опросил всех, кого только можно… Никто так ничего и не вспомнил. Ресторан большой, мало ли кто мог подойти к аппарату и попросить соединить его с полицией…

– Это Петербург, а не пустыня, – парировала Амалия. – Хоть кто-нибудь должен был что-то заметить, хотя, может, и не обратил внимания. Вопрос только в том, как извлечь нужную нам информацию… Машенька!

– Да, Амалия Константиновна? – На пороге тотчас же показалась вышколенная горничная.

– Как там дядюшка, еще не умер?

– Нет, Амалия Константиновна!

– Пусть тогда приведет себя в порядок, он мне понадобится.

– Амалия Константиновна…

– Что, Машенька?

– Господин Чигринский собрался уходить. Я подумала, может быть, вы захотите знать…

– Куда это он собрался? – возмутилась Амалия.

Она догнала композитора уже внизу, когда он готов был нахлобучить на голову шапку.

– Дмитрий Иванович!

Чигринский вспыхнул. По правде говоря, единственной причиной его бегства стало то, что композитору было невыносимо стыдно за свое поведение. Нечего сказать, хорош гусь!

– Госпожа баронесса, – забормотал он, поспешно отступая, – клянусь… если потребуется… всю жизнь… но недостоин, ей-богу! Совершенно недостоин вашего общества…

– Дмитрий Иванович, – сердито сказала Амалия, – вы отдаете себе отчет в том, что снаружи вас может подстерегать все, что угодно? Если Ольгу Николаевну убили только для того, чтобы уничтожить вас…

Но Чигринский принадлежал к тем упрямым людям, которые если вобьют себе что-то в голову, то их уже нипочем с этой мысли не сдвинешь. Он рвался домой, к своему старому пианино, к Прохору, к ворчливой Мавре и к знакомому виду из окна. Там его любили и терпели в каком угодно виде; здесь же, наткнувшись, как на стену, на холодный взгляд явившегося к ужину флигель-адъютанта, Чигринский сразу же понял, что барон Корф терпеть его не будет и наверняка сделает все, чтобы поставить его на место, чего Дмитрий Иванович сносить вовсе не собирался.

Как Амалия ни уговаривала композитора, он молчал и косился в сторону выхода, и единственное, что удалось у него выманить – это обещание прийти на благотворительный вечер, который послезавтра устраивала баронесса Корф.

– Тогда, может быть, что-то уже прояснится, – добавила Амалия и обратилась к Леденцову: – Гиацинт Христофорович, мне ужасно неловко, но кому-то придется проводить его до дома… Я дам карету, так что вы быстро доедете и вернетесь обратно к ужину. Мы вас подождем.

По правде говоря, Леденцов вовсе не рассчитывал на ужин и вообще на то, что его пригласят к столу, но Амалия не пожелала слушать никаких возражений.