– Да уже начинаю понимать, – сказал я.

– Так вот, я тебя спрашиваю: а что, если мы везем двух Автархов? Тебя и кого-нибудь из твоих потомков? Предположим, ты вернешься на Урс. Ведь рано или поздно тебе придется выбрать преемника. Почему бы этому парню не быть одним из них? Или тем, кого выбрал он? Так зачем тебе самому подвергаться испытанию и терять потом то, чего ты не хотел бы потерять, если все уже позади?

– Хочешь сказать, что бы я ни сделал, это не сможет повлиять на будущее?

– Нет, если будущее уже перед тобой, на этой шлюпке.

Мы разговаривали так, будто других матросов вокруг нас не было, а поступать так небезопасно – всегда приходится рассчитывать на молчаливое согласие тех, кого ты не замечаешь. Один из матросов, на которого я до того не обращал внимания, схватил меня за плечо и притянул к себе, чтобы я мог лучше видеть через прозрачные борта шлюпки.

– Смотри! – воскликнул он. – Ты только глянь туда!

Но несколько мгновений я смотрел именно на него, вдруг осознав, что он, в сущности, никто для меня, для себя самого является всем на свете, а я для него – лишь статист, почти пустое место, средство умножения собственной радости.

Я взглянул туда, куда он указывал, ибо проигнорировать его призыв показалось мне своего рода предательством, и увидел, что мы поворачиваем, замедляя полет, закладывая широчайший круг над морем, над островом в безбрежном просторе голубой сверкающей воды. Очевидно, остров представлял собой вершину горы, поднимающуюся из волн и обряженную зеленью садов и белизной мрамора, а вокруг него мерцало ожерелье маленьких лодочек.

Ничто так не впечатляло меня прежде, как Стена Нессуса или Башня Величия. Но по-своему этот остров производил куда более грандиозное впечатление, ибо все в нем без исключения было прекрасно и радость при виде него вздымалась выше Стены, устремляясь к грозовым тучам.

Глядя на остров и на тупые грубые лица мужчин и женщин вокруг меня, я подумал, что есть еще нечто, чего я не видел. В памяти моей встал образ, присланный одной из тех теней, что стоят за старым Автархом, одним из тех предшественников, которых я не различаю отчетливо, а часто не вижу вовсе. То было видение прекрасной девы, одетой в многоцветные шелка и усыпанной жемчугами. Она пела на улицах Нессуса и засиживалась у его фонтанов до наступления ночи. Никто не смел тронуть ее, ибо, хотя защитник ее оставался незрим, тень его лежала вокруг, оберегая ее от осквернения.

Если я скажу тебе, рожденному на Урсе и дышавшему всю жизнь лишь его воздухом, что флайер опустился прямо на воду, как гигантская водяная птица, ты представишь себе неуклюжий всплеск и брызги. Все обернулось совсем иначе; просто на Йесоде, как я успел разглядеть сквозь прозрачные стены флайера через миг-другой после нашего приводнения, водоплавающие птицы ныряли в волны так грациозно и изящно, что могло показаться, будто вода для них – всего лишь чуть более прохладный воздух, словно для тех маленьких птичек, которые обитают у водопадов, ныряя в струи и выхватывая оттуда рыбешек; они чувствуют себя там столь же уютно, как обычная птица в густых зарослях кустарника.

Так и мы опустились в море и сложили огромные крылья, едва коснувшись его поверхности, грациозно покачиваясь, точно и не прерывали полета. Многие моряки стали обмениваться впечатлениями; может быть, и Гунни или Пурн заговорили бы со мной, если бы я предоставил им такую возможность. Но я молчал, поскольку хотел впитать в себя все увиденные чудеса, а еще из-за собственной уверенности, что не смогу заговорить, не ощутив настойчивой потребности открыть охранявшим пленника, кто должен быть на его месте.

Поэтому я глядел сквозь борта (если я правильно понимал) флайера и вдыхал ветер, славный ветер Йесода, несущий чистоту и свежесть его несоленого моря и благоухание его прославленных садов, дарующих жизнь; и я вдруг обнаружил, что невидимые ранее стены стали теперь неосязаемыми – мы словно стояли на узком плоту, а крылья флайера смыкались над нами точно полог. Воистину здесь было на что посмотреть.

Как и следовало ожидать, одна женщина из нашей команды столкнула свою подружку в воду; другие сразу же вытащили ее на длинную палубу; и хотя она громко жаловалась на холод, вода была вовсе не такой ледяной, чтобы повредить ей, как я убедился, нагнувшись и окунув в воду руки.

Я сложил ладони лодочкой, набрал воды столько, сколько смог зачерпнуть, и выпил ее, воду Йесода; и хотя она была холодной, я только обрадовался, когда немного воды пролилось мне на грудь. Я вспомнил старинную сказку из коричневой книги, которую носил когда-то в память о Текле. В сказке говорилось про одного человека, который, заблудившись однажды ночью в глуши, встретил танцующих людей и присоединился к ним; когда пляски закончились, он пошел с ними и умыл лицо в источнике, невидимом при свете дня, и испил той воды. Его жена, по совету какой-то ведуньи, пошла через год, день в день, на то же место и услышала странную музыку, топот танцующих ног и пение мужа, но никого не увидела. Старая ведунья сказала ей, что ее муж испил воды другого мира, омылся ею и теперь никогда не вернется домой.

Так оно и вышло.

Я держался чуть в стороне от матросов, когда мы двинулись по белой улице, что вела от гавани к зданию на вершине горы, подойдя к троице в плащах и их пленнику ближе, чем осмеливались остальные. Но и мне самому не хватило смелости сказать им, кто я, хоть я и порывался по меньшей мере сотню раз. Наконец я раскрыл рот, но спросил только, состоится ли суд сегодня или завтра.

Женщина, разговаривавшая с нами, посмотрела на меня и улыбнулась.

– Тебе так не терпится насладиться видом его крови? – спросила она. – Придется потерпеть. Иерограммат Цадкиэль сегодня не восседает на Престоле Правосудия, поэтому мы проведем лишь предварительное слушание. При необходимости его можно устраивать и в его отсутствие.

Я покачал головой.

– Я повидал немало крови, поверьте мне, госпожа, и не горю желанием насладиться видом новой.

– Тогда зачем ты здесь? – поинтересовалась она, продолжая улыбаться.

– Я считал, что в этом мой долг, – сказал я ей правду, хотя и не всю. – Но что, если Цадкиэль не воссядет на престол и завтра? Позволят ли нам дожидаться его здесь? Разве все вы не иерограмматы? И откуда вы знаете наш язык? Я был так удивлен, услышав его из твоих уст.

Я шел в полшаге за ней, и она, соответственно, говорила со мной через плечо. Теперь же, улыбнувшись шире, она приотстала от остальных и взяла меня за руку.

– Столько вопросов! Как мне все их запомнить, не говоря уже о том, чтобы ответить?

Мне стало неловко, я принялся бормотать какие-то извинения; но прикосновение ее руки, теплой, с готовностью скользнувшей в мою ладонь, так сбило меня с толку, что я почти лишился дара речи.

– И все же ради тебя я попробую. Цадкиэль будет здесь завтра. Ты боишься, что придется слишком надолго оторваться от своих канатов и бочек?