– Глупенькая, – хмыкнул Алестар. – Из дворца – в купеческий дом. А ведь могла выбрать из дюжины лучших женихов.

– Судьбу и улов не узнаешь заранее, – отозвалась Санлия любимой пословицей. – Может, у них все по любви сладилось.

– По любви, – криво ухмыльнулся Алестар. – Ну, может…

В сердце привычно кольнуло знакомой болью. Вот интересно, пройдет она когда-нибудь, или теперь всегда будет больно, стоит вспомнить свою потерю? Потому что отец может сколько угодно говорить, что Алестар еще будет счастлив с кем-то другим, что кариандская принцесса – его настоящая судьба… Все это ложь. Нет, отец хочет ему добра, конечно же, но запечатление… Это как дурман жвачки руш: сладко, но фальшиво, потому что навязано кем-то извне, а не выбрано самим Алестаром. Разве он хотел запечатлеться с двуногой? Вот и мучаются теперь оба. Надо бы, кстати, заглянуть к этому отродью. Вчера он… перестарался. Та была сама виновата, но чего и ждать от дурной твари?

Алестар невольно напрягся, вспоминая боль и тоску, накатившие после их соития. Да, это было… слишком. И не только потому, что после досталось и самому Алестару, просто он сорвался, а это недостойно принца. Сорвался, не смог управлять собой, потом и вовсе сдуру собрался в город на поиски целителя, лечившего Галифа, и хорошо, что братцы-охранники его остановили, хоть какая-то от них польза случилась.

– Санлия, – спросил он, поворачивая голову, чтобы наложница могла заняться другой половиной волос, – а ты тоже думаешь, что запечатления достаточно для любви и счастья?

– Не знаю, мой принц, – ясно и грустно сказала та. – Полагаю, когда-нибудь вы сами сможете ответить на этот вопрос. И уж точно не меня стоит спрашивать.

Алестару стало стыдно: сам того не желая, он ткнул в больное место. Санлия ни единой чешуйкой не виновата в своем горе, но разве объяснишь это тем, кто ищет полноценную супругу, способную к запечатлению? Остальные наложницы, получив после свадьбы хозяина свободу, могут выйти за кого пожелают, и только Санлия… Умная, милая, восхитительная Санлия… Кто решится связать судьбу с калекой?

– Прости, – сказал он, помолчав немного. – Я не хотел обидеть.

– Вы и не обидели, повелитель мой, – привычно мягко и ровно прозвучал голос Санлии. – Служить вам – счастье, другого мне не нужно.

Пальцы ее так же бережно и ласково перебирали волосы Алестара, заплетая мелкие красивые косички, но расслабление, всегда приходящее в такие минуты, сегодня медлило. Алестар молча дождался, пока последнюю косичку украсит крупная бирюзовая бусина, повернулся, обнял наложницу. Притянув к себе, шепнул:

– Сан, я тебя никогда не брошу. Захочешь – останешься со мной, а нет – мы что-нибудь придумаем. Жрецы Трех ищут средство, чтобы разорвать мое запечатление, может, они и для тебя что-нибудь сотворят. Я сам попрошу верховного – наследнику он не откажет. А если не получится… Ты же красивая – глаз не отвести, и приданое я дам такое, что не у всякой каи-на бывает. Сан, хорошая моя, ты еще выбирать станешь…

Плечи под его ладонями дрогнули, Санлия резко и глубоко вдохнула, напряглась всем телом. Подняла лицо, взглянув беспомощно и жалко, словно Алестар ей не спасение обещал, а наказание, приоткрыла губы, будто хотела что-то сказать, но тут же улыбнулась старательно – только глаза остались печальными. Шепнула:

– Благодарю… повелитель мой.

И сразу опустила голову, коснувшись губами плеча Алестара, замерла в его объятиях, только тело так и осталось каменным.

– Все равно я тебя не оставлю, – упрямо сказал Алестар, гладя гибкую шелковистую спину. – А запечатление – да нет в нем ничего такого уж хорошего. Мне с тобой куда лучше, чем с этой…

Сердце опять тоскливо и как-то гадко потянуло, стоило вспомнить «эту». Упрямо сжатые губы, ненависть в безобразно черных глазах, ядовито-наглые слова… Почему двуногая никак не поймет, что надо покориться? Ей-то куда хуже, чем Алестару.

Санлия лежала в его объятиях, покорная, нежная, податливая, готовая в любой момент раскрыться, как цветок анемона, потянуться навстречу руками, губами, всем телом. И с ней было легко и правильно, как и должно быть двоим на ложе. Вот сейчас стоит повернуться, наклониться вниз, поцеловать упругие, радостно отвечающие губы – и все будет, как раньше…

Алестар вздохнул, мягко отстраняя наложницу. Улыбнулся в вопросительно распахнутые глаза, легко и быстро поцеловал.

– Сан, мне в город надо. Я ведь вчера так и не поговорил с тем целителем.

Оттолкнувшись от ложа, он бросил, на ходу повязывая пояс:

– Если отец вернется или пришлет известие, отправь кого-нибудь, пусть меня найдут.

– Вы даже не позавтракаете, мой принц? – вскинулась Санлия. – Позвольте, я принесу что-нибудь…

– Некогда, – бросил Алестар, но сразу же заколебался.

Если целителя не окажется дома, кто знает, сколько его придется ждать или где искать. А поесть в городе… Акалантцы любят своего принца, любят настолько, что изъяви он только желание что-то отведать, в любой харчевне хозяин кинется накрывать роскошный стол на дюжину едоков, а на рынке примутся уговаривать попробовать то и это, и желать здоровья, и благодарить за честь, и денег никто не возьмет ни монетки, а будут кланяться и умолять снова осчастливить посещением… Нет уж. Это в детстве они с Кассией сбегали от воспитателей и возвращались с рынка, налопавшись всяких вкусностей так, что потом и на еду смотреть не могли, да еще с собой притаскивали, оделяя слуг и товарищей по играм. А теперь даже думать не хочется, чтобы снова плыть по тем же рядам и галереям, отвечая на приветствия и вопросы, когда же Акаланте сможет поздравить его высочество со счастливым браком. Слава глубинным богам, что еще о двуногой в городе не знают…

– Потом, – сказал он хмуро, понимая, что только что испортил себе настроение, и так с утра далеко не жемчужное. – Вернусь – пообедаем вместе.

Подхватив кувшинчик с недопитой тинкалой, он в несколько глотков осушил его, поморщившись от приторной сладости и перебора специй. Ничего, зато до обеда не проголодается.

– Счастливого пути, мой принц, – тихо сказала Санлия, низко склоняя голову и оставаясь так, пока Алестар не выплыл из комнаты.

Дару и Кари привычно пристроились рядом, стоило Алестару оказаться в коридоре. Смотрели хмуро, особенно Дару, но рта не открывали – и на том спасибо. И вообще, не им судить, как и что он делает и чем занимается. Охрана – вот и пусть охраняют, бездельники. Алестар поплыл к ближнему выходу из дворца, стремительно раздражаясь на неудачное утро. Сначала эта белобрысая дурочка со своей паршивой тинкалой, потом Санлия… Она, конечно, славная, но вечно прячет грусть, и Алестар ничем не может помочь, а чувствовать себя виноватым надоело. Еще целитель этот… Если и сегодня не удастся до него добраться, надо накрутить хвост Ираталю, чтобы раздобыл неуловимого жреца и приволок прямо во дворец. А может, попросить об этом верховного? Все равно к нему плыть. Надо же узнать, скоро ли он получит зелье, которое освободит от двуногого наказания.