От вокзала ранним утром мы ехали в автобусе по запущенному три года назад маршруту. Салон отчаянно ревущего на подъеме всеми своими тридцатью лошадиными силами «АМО» был полупустой, так что мне нашлось местечко на продавленном дерматиновом сиденье. И я мог с комфортом любоваться городскими пейзажами. Они, необходимо отметить, весьма радовали мое отзывчивое романтическое сердце.

Бывал я в Харькове и раньше – в середине двадцатых. С тех пор город сказочно преобразился. В нем с каждым годом все больше воцарялась степенная атмосфера крупного промышленного и административного центра, чем он выгодно отличался от суетливых и бестолковых городов Малороссии. Ранее низкорослый, преимущественно двухэтажный, теперь он вырастал вверх и раздавался вширь. Строились высотные дома, прорубались широкие проспекты. Возводились гигантские предприятия. Не сегодня завтра начнет выпуск продукции промышленный титан – Харьковский тракторный завод, который коренным образом изменит ситуацию на селе, приведя туда современную сельхозтехнику и избавляя людей от неподъемного и тупого ручного труда.

И на фоне этих великих дел вдруг такой убогой показалась мне наша мелкая кровавая возня. Хотя я отлично понимал, что без нашей тяжелой и грязной работы не будет этих самых громадных свершений. Жуки-короеды просто подгрызут основу государства рабочих и крестьян как ножки стула, и однажды рухнет все. Так что неси свой крест, уполномоченный ОГПУ, и не стони…

Обустроились мы в Доме колхозника. Притом вполне легально, как представители заготконторы. Нам на троих выделили отдельную комнату, хотя колхозники в большинстве ютились в некоем подобии казармы, которую считали эдаким раем на земле. Ну а как же! Кровати, тумбочки, чистые простыни. Прямо как господа какие!

Теперь мы могли присмотреться к объекту. Лев Дерконос – ответственный работник Народного комиссариата просвещения.

Особых затруднений его отработка не должна вызвать. Когда у человека устойчивые привычки, он становится предсказуемой мишенью. Особенно когда эти привычки порочные и тщательно скрываются от общественности.

Каждый четверг он бывал у любовницы – начинающей набирать популярность актрисульки местного театра, успевшей сняться в двух фильмах Киевской кинофабрики. Знакомый типаж. Такая финтифлюшка – с виду яркая, но в основе своей дешевка.

Вот интересно, эпохи меняются, а запросы у власть имущих остаются неизменными. В том числе какая-то нездоровая тяга к актрисулькам и балеринкам. Что графья с князьями при царе, что советские чиновники – всем нужно шампанское, актриса и загул с цыганами. Только тогда считается, что жизнь состоялась. О чем это говорит? О том, что и у нас человек при власти без мозолистого пролетарского кулака или на худой конец карающей длани ОГПУ, лупящих его по загривку, разложится моментально и станет ничем не лучше чиновника царского, а то и похуже, поскольку у тех хоть какие-то понятия о чести были, а забывший об идеалах совчиновник теряет вместе с пролетарской сознательностью все человеческое.

Да, Дерконос был таким типичным перерожденцем. Страшно громогласный, все время с трибун кого-то обличающий и поддерживающий, клянущийся в верности делу пролетариата. И вместе с тем шампань, любовницы, барахло и купеческий особнячок в центре Харькова, отжатый всеми правдами и неправдами в личное пользование. Но даже не это главное. Гораздо хуже, что к нему сходились многие нити опутавшей Украину галицийской паутины.

В самый разгар «коренизации», когда делопроизводство в русских районах республики переводили на украинский язык, а не выучивших его совчиновников нещадно выметали со службы без выходного пособия, выяснилось, что работать некому. Ну не хватает грамотеев с малоросским диалектом. Тогда был кинут клич, и двинули на советскую Украину толпы галичан, до того проживавших на польских и австрийских территориях. Добыв справки, что они всю жизнь боролись с царизмом и буржуями, многие из них пролезли в партию, заняли там хлебные места, оккупировали наркоматы в Харькове и органы власти на местах. Таковых в итоге набралось полсотни тысяч, не считая членов их семей.

В принципе ну и ладно, работают и работают. Да вот только имели они некие культурно-национальные особенности. Галичанин с молоком матери впитывает, что во всех его бедах виноват барин-поляк, хитрый жид и коварный кацап. Естественно, этот слой «специалистов» стал благодатной почвой для антисоветской и националистической деятельности. Росли как грибы и легальные, и подпольные украинские националистические организации. И бороться с ними было тяжело из-за политических игр и идеологического раздрая в ЦК ВКП(б). До сих пор в Москве горлопаны причитали о «великорусском шовинизме» и заветах Ленина по национальному вопросу.

Ярким примером такого нацкадра являлся Дерконос. Этот галицийский фрукт с потрясающей пронырливостью сколачивает националистические структуры, притом по большей части вполне официально. Везде под его покровительством насаждаются этнографические кружки, воющие хором галицийские песнопения, а также литературные общества, агитационные бригады. И все под руководством и присмотром проверенных соратников из местной интеллигенции, которые осторожно, но наступательно ведут разрушительную идеологическую работу. Некоторые эти сборища уже приобретают очертания антисоветского подполья. Это задел даже не на сегодня, а на завтра, когда, как надеются украинские националисты, центральная советская власть ослабнет или втянется в серьезную войну. Вот тогда и настанет час независимой Украины.

И кто справится с таким вот паразитом-демагогом, имеющим хорошую поддержку во всех эшелонах власти? Да никто… Кроме агентурной группы террора «Оплот», конечно. Нам бюрократические игры не интересны. Мы все же карающий меч. Или не меч, а финка.

– Ты как, готов поработать острым ножом, каторжник? – спросил я Одессита, когда мы определялись с планами.

– Рука штыком колоть устала, – вздохнул он как-то обреченно, в его пальцах мелькнула финка, лезвие ее воткнулось в исцарапанный стол. – Сделаем.

Надо отдать должное – работает он холодным оружием виртуозно, быстр и смертоносен. Даже завидно. Это именно он тихо, без стонов и хрипов, порешил ножом охранников, стороживших тех самых полтора десятка активистов в селе Вахановка, которых поутру Коновод обещал принародно приговорить и повесить. Опасная была авантюра, можно было засыпаться. Но не могли мы оставить это просто так. Все мое существо восставало против такого. Вот и рискнули. И победили.

И сейчас первую скрипку в ликвидации сыграет именно Одессит…

Как всегда, Дерконос вышел из служебной машины за два квартала до цели. Отослал прочь водителя. И вскоре чинно вошел в подъезд дома, где проживала актриса.

Там, на широкой мраморной лестнице, между вторым и третьим этажами, Одессит нанизал его на лезвие, придержав падающее тело, нашептывая ласково:

– Тише, Лева. Не бойся. Все уже кончено.

Потом аккуратненько уложил безжизненное тело. Перевел дух, ощущая, как сердце страшно колотится и стремится выпорхнуть свободной птицей из груди. Ощутил странную волну нахлынувшей энергии смерти, несущей душевное опустошение. К такому нормальные люди привыкнуть не в состоянии.

Перекрестившись три