раза, он уже собрался спускаться вниз, как дверь парадного отворилась. Черт принес незваного свидетеля. Что делать? Проскочить мимо? И услышать вслед крик: «Держи аспида»? И чтобы потом тебя описали и опознали. Или что? Не убивать же свидетелей направо и налево. Так земля обезлюдеет.

Он рванул по лестнице вверх. Слава богу, при предварительной разведке подшаманил с замком, так что ход на крышу открыт.

Когда уже затворял за собой тяжелую чердачную дверь, услышал женские причитания. Тело обнаружили. Теперь главное – не зевать.

Перепрыгнул с одной крыши на другую. Спустился по пожарной лестнице. Оказался в узком переулке и пошел быстрым, уверенным деловым шагом, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.

Во дворике-колодце он сдернул с себя рабочую куртку и высокий картуз, бросил их в мусорный ящик. Туда последовали и круглые очки. Все это вроде внешние неважные детали, но они сильно затрудняют опознание…

Дело сделано! Дерконоса прирезали перед дверьми любовницы. Наверняка актриса не отличалась пуританской скромностью нравов и этот человек был не единственный, кто захаживал к ней. Вот пускай и разбирается прокурорское следствие, в ком взыграла ревность и кто потянулся к ножу, дабы покарать соперника.

Теперь нам пора отчаливать прочь. Время не ждет, как писал уважаемый мной Джек Лондон в своем великом романе. Однако Одессит по сложившейся традиции выпросил чуток этого самого неждущего времени на личное дело.

Вот же мракобесная душа, отправился в церковь, где поставил за упокой раба Божьего большую свечку. Все же евреем он был лишь на четверть, а остальное – чистый православный. Вернувшись в Дом колхозника, хлопнул по устоявшейся традиции полный стакан водки. И загундосил, тоже как обычно:

– Работа хорошая. Кормят хорошо. Рублем не обижают. Но как на дело – так хоть увольняйся.

– У нас все увольнения через стенку, – напомнил я.

– Да знаю. Такая у нас привилегия. Стенка – это хорошо. Мы-то через финку работаем, а оно больнее и позорнее… Ну хоть не головы рубим. Недоработка, а, начальник.

– Одессит, кончай сопли разводить. Без тебя тошно, – окоротил я. – Пора в дорогу. А дорогу осилит идущий. Так что подъем, тревога!..

Глава 13

Спортивных снарядов у меня под рукой не было. Зато я нашел в артели бесформенную, но достаточно тяжелую чугунную железяку от рыболовецкого катера, вполне пригодную для физических упражнений.

Гимнастикой я старался заниматься при каждом удобном случае. Тут слабину давать нельзя. Быстро обленишься, заплывешь жиром, станешь заметным, как слон, и ленивым, как черепаха, так что любой контрик из ружья в такую удобную мишень не промахнется. Нет, спасибо. Гимнастика, здоровый образ жизни – это наше кредо!

Батько критически глядел с утра, как я тягаю железяку и потом обливаюсь холодной водой из кадки.

– Бачу я, шо це пустое, – объявил он. – Только силы зря тратишь. Пожрать хорошо да поспать всласть – вот це гимнастика для настоящего козака.

– А силу где взять?

– Э, сила или есть, – Батько сжал весьма внушительный кулак. – Или ее Боже не дал.

– Тут позволь возразить. Сила – она как цветок. Если поливать – вырастет и распустится. А если не поливать – то засохнет и опадет, – возразил я.

Батько задумчиво посмотрел на свой кулак, потом отмахнулся:

– А, ладно базарить. У нас забот полна коробочка.

Забот действительно было много. В возделывании и поливке нуждалась не только моя богатырская силушка, но и начавшая было чахнуть после поражения Коновода контрреволюция.

Пока что каких-либо новых крупных беспорядков на Украине не наблюдалось. Наиболее буйных перебили, наиболее вредных отправили на спецпоселения или в тюрьмы, а менее активные призадумались о своей жизни и здоровье. Закордонные буржуи даже активную агентуру законсервировали, которая до того вполне успешно подогревала народ. Оно вроде и хорошо. Да вот только так обычно бывает перед тем, как готовится какая-то грандиозная гадость. Хотя то, что она готовится, – к бабушке не ходи.

Однако стихийные очаги недовольства вспыхивали то там, то здесь, с постоянной периодичностью. Называли их «волынки» – это такие массовые беспорядки, заканчивавшиеся, как правило, разграблением колхозного имущества – семян, скота. Обосновывалось сие действие просто: «Не воруем, а свое возвращаем!»

Поводом обычно служил какой-нибудь заковыристый загиб со стороны властей, а также слишком активные хлебозаготовки и околхозивание имущества, напоминавшие больше банальный грабеж. А впереди голодная зима. И непонятно, что будет дальше. Старички и просто бывалые люди по приметам утверждали, что недород в следующем году ждет страшный. Так что люди пытались растащить зерно из амбаров, забрать кур, разворовать свеклу и кукурузу со складов с кличем: «Все кругом народное, все кругом мое».

Доходило до идиотизма. На прошлой неделе вспыхнули беспорядки в Лебединском районе. Там не был выполнен план по клубнике, и сельсовет установил заградотряды, чтобы крестьяне не вывозили клубнику в город, пока плановые показатели не закрыты. Кончилось тем, что таким отрядом был задержан середняк-единоличник. Сдать на месте клубнику он отказался, в результате чего колхозный бригадир влупил из ружья по нему и его лошади, ранив обоих. И пошла волынка – беспощадная и глупая. Собралась пара сотен селян, в основном женщин. Обычно так и начиналось все, со слабого пола, который оказывался неожиданно сильным. Местные бабы – это нитроглицерин. Встряхнешь случайно – рванет так, что камня на камне не останется. Они ворвались в школу, дабы без особых рассусоливаний убить там учителя-активиста, его не нашли, отправились убивать председателя колхоза. Но и тот дожидаться не стал, вовремя смылся. Тогда буза пошла перед сельсоветом:

– Советская власть убивает людей за ягоды!

– Собирать клубнику не будем. Все и выкосим, чтобы нас за нее не убивали!

С трудом толпу угомонили, чудом никого не убили. А вот в других местах лилась кровь.

Правда, пик этих выступлений пришелся на прошлый год, самый болезненный для коллективизации. В некоторых районах народ распускал колхозы, разгонял сельсоветы, избирая вместо них старост. Погибло свыше полутора тысяч активистов и партийцев, а также представителей советской власти. Их просто разрывали на части, вешали, расстреливали, топили в реках.

Ну а еще крестьяне массово прятали зерно, часть из которого просто сгнивала, по принципу «так не доставайся же ты никому». Кулаки и подкулачники поджигали колхозные амбары, резали скот. Но наша государственная машина худо-бедно перемалывала очаги недовольства, инициаторов отправляли в заключение, народ убеждали, агитировали. И так до следующего раза.

А вообще на подобные выступления я насмотрелся вдоволь. И в Великороссии крестьянство легко заводилось, когда сильно донимали, но с малороссами, конечно, не сравнить. Эти гораздо активнее, крикливее, непримиримее и дурнее. Истинный хохол вечно всем недоволен, и ему всегда все должны. При этом он не только живет