Ребекка опустилась на колени, разглядывая нарисованного голубя. Она прекрасно понимала, что это нарисовал не ее сын или служанка Сара. А младший Иафет слишком мал, чтобы хорошо рисовать, даже ее муж, отец ее сыновей, при всех своих многочисленных талантах кистью совершенно не владеет.

— Илия, кто это сделал?

Илия понимал, что это его последний шанс на спасение, раз уж он нарушил запрет и оказался вечером вне дома, то лучше сразу сказать правду.

— Тот человек, который рисует, а потом все раскрашивает там, в церкви.

* * *

Илия прекрасно знал, что ему вообще не разрешается выходить из дома одному, без матери или Сары, но, услышав крик уличного торговца, не выдержал. Он знал, что если хочет раздобыть такой же черный «мраморный» шарик, какой видел на йом ришон,[22]то должен немедленно догнать этого лоточника. А шарик был просто замечательный! В темном стекле его виднелись таинственные прожилки, похожие на вулканы, те свирепые горы, о которых Илие рассказывал отец. Мальчик вытащил из тайника, устроенного в щели между досками пола — об этом не знал никто, даже его брат Иафет! — спрятанный там дукат и выбежал за дверь с резной шестиконечной звездой.

Пронзительные призывы торговца доносились уже где-то вдали, и мальчик припустился за ним, ловко пробираясь сквозь толпу людей и старательно обходя кучки навоза и лужицы ослиной мочи. Наконец он увидел пестрый плащ лоточника, развевавшийся, точно парус на ветру, и со всех ног бросился следом за этой яркой приманкой, потому что плащ вдруг исчез за углом, хлопнув напоследок, как боевой стяг. Илия, гонимый страстной мечтой, тоже свернул в эту боковую улочку, но торговца там не обнаружил. Зато прямо перед собой увидел нечто куда более опасное.

Целую толпу детей. Это были христианские дети, чуть старше самого Илии. Они играли во что-то вроде бирюлек и дружно подняли головы, когда он подошел к ним. Он знал, что платье и прическа сразу выдадут его с головой, и инстинктивно попятился. Впрочем, инстинкт его не подвел. Мальчишки тут же бросились на него и попытались схватить, но он вывернулся и побежал.

Илия стрелой мчался по улицам, мечтая поскорее нырнуть за дверь со звездой и оказаться в безопасности, но его преследователи, предусмотрев подобную возможность, перекрыли ему путь к заветной двери. Пришлось снова повернуть назад. Он бежал, пока не заболело в груди. От слез, лившихся у него из глаз, он почти ничего не видел, все вокруг казалось кривым и расплывчатым. Сердце стучало, казалось, прямо в ушах, он чуть не оглох от этих ударов и плохо слышал, какие гадости противные мальчишки выкрикивают в адрес его отца и его любимой мамочки, но кое-что все-таки достигло его слуха. Илия понятия не имел, куда бежать дальше, но тут увидел перед собой мрачную громаду церкви. Ему, разумеется, не полагалось заходить в христианский храм, но распахнутые темные двери сулили спасение. Он стремглав влетел туда и… угодил прямо в объятия Бернардино Луини.

Бернардино, крепко держа Илию, отодвинул его на расстояние вытянутой руки и спросил:

— Какого черта?

— Пожалуйста, синьор, они… — задыхаясь, пролепетал мальчик, — они гонятся за мной. Мне надо спрятаться.

Бернардино медлить не стал. Он мгновенно накрыл парнишку голубым плащом, в котором рисовал Симонетту, посадил его на ступени алтаря и велел сидеть совершенно неподвижно, чтобы казалось, что это всего лишь груда материи. Не успел он это сделать, как появились юные преследователи. Впрочем, даже эти разгоряченные погоней мальчишки с должным уважением отнеслись к Божьему Дому: замедлили бег и перестали орать. Но в церкви их приветствовал отнюдь не Господь, а Бернардино Луини. Художник, уперев руки в бока и свирепо глядя на тех, кто нарушил его покой, двинулся к незваным гостям.

— Что это вам здесь понадобилось, а? С какой стати вы мне работать мешаете? Немедленно убирайтесь отсюда!

— Но, синьор, — пролепетал вожак банды, с трудом превозмогая робость, — мы ищем этого… сына дьявола… ну, того еврейского мальчишку, который сюда вбежал.

— Никто сюда не вбегал, — покачал головой Луини. — Я бы наверняка заметил.

— Так это ж демон! Небось, воспользовался еврейской черной магией, вот и стал невидимым!

— Ах так? Впрочем, о черной магии мне ничего не известно. Но вот что я вам скажу, и уж это-то я знаю наверняка. Я, как известно, оборотень и с наступлением ночи превращаюсь в волка, в дикого зверя, который с удовольствием пожирает непослушных детишек, отгрызая им руки и ноги. Вон, видите? — Бернардино указал мальчишке на темнеющее небо. — Уже темнеет. Так что, vaffanculo.[23]

Этого вожаку стаи вполне хватило. Мужество мгновенно ему изменило, и он вместе со своим отрядом бросился вон из церкви и исчез в сумерках.

Бернардино с трудом закрыл тяжелую церковную дверь и неслышно поднялся по ступеням алтаря. Из-под голубого плаща доносились тихие всхлипывания. Художник приподнял ткань, раздвинул складки и извлек оттуда перепуганного мальчика в слезах и соплях от пережитого страха. Из его спутанных объяснений невозможно было что-либо понять: какой-то бродячий торговец, какой-то черный «мраморный» шарик, какая-то Сара, какой-то Иафет, какой-то дукат…

Бернардино, сам не понимая, что делает, обнял мальчика и принялся его утешать.

— Тише-тише, успокойся. — Но мальчик продолжал рыдать, и Бернардино, пытаясь придумать, чем бы его отвлечь, вдруг вскочил: — Идем! — Он подвел мальчика к своей палитре. — Хочешь, я покажу тебе одно маленькое волшебство? Протяни-ка руку.

Илия покорно вытянул руку, на его ладошке все еще виднелся отпечаток дуката, который он сжимал в кулачке, но все же выронил, пока убегал от погони. Луини ласково разгладил покрасневшее место и, окунув кисть в краску, стал рисовать.

— Щекотно! — заулыбался Илия.

Бернардино тоже улыбнулся, и тут глаза мальчика расширились от изумления: он увидел, что на ладони у него возникает настоящий голубь!

— Смотри, эта голубка может летать, — сказал Бернардино. — Попробуй раскрыть и закрыть ладошку. — Он показал мальчику, что нужно делать. — Сам увидишь, как она полетит.

Мальчик попробовал, и личико его прямо-таки засияло от удовольствия, когда голубка плавно взмахнула крыльями.

— Пусть она еще немного подсохнет, — сказал Бернардино. — А мы пока окончательно убедимся, что твои преследователи ушли. Как тебя зовут?

— Илия. То есть… Евангелиста. — Услышав столь разные имена, художник подивился, какое же истинное — первое или второе.

— А откуда ты, Илия?

Мальчик понял, что у художника нет ни малейших сомнений в его происхождении, и решил, что таиться не стоит.

— Я живу на Еврейской улице. У нас такая заметная дверь — со звездой.